Великая шаисса
Шрифт:
— Не возражаешь, если я разделю с тобой завтрак?
— Нисколько. Сейчас велю подать тебе кофе. Хочешь, чтобы принесли что-нибудь еще?
— Не стоит. Похоже, ты совсем ничего не съела. Во всяком случае, блюда выглядят нетронутыми.
— Что-то нет аппетита. Но с тобой я посижу с удовольствием.
Селим отправил в рот лепешку с мясом.
— Ночные прогулки не способствуют утреннему аппетиту? — прожевав, лукаво спросил он. — И о чем ты беседовала с нашим северным гостем?
Я вздохнула. Конечно, я не была столь наивна, чтобы полагать, что наши посиделки остались незамеченными. И, разумеется, брату уже обо всем донесли.
— Принц Эдвин рассказывал мне о своей стране, — пояснила я.
— Вот как? — заинтересовался Селим. — И что же он тебе рассказал?
Я пожала плечами.
— Ничего такого, что было бы нам неизвестно. Никаких секретов он мне не выдал.
Особо разочарованным брат, впрочем, не выглядел.
— Странно было бы ожидать, что он с тобой разоткровенничается.
— Толку-то, — усмехнулась я. — Предложение он мне все равно не сделает.
— И все равно мужчина на многое способен ради очаровавшей его женщины, — глубокомысленно заметил Селим.
Мне очень хотелось съязвить по этому поводу, но я удержалась. Только пообещала выглядеть на предстоящем обеде как можно более ослепительно. И, стоило брату уйти, позвала Фатиму и Ранию. Наряд я выбрала еще ночью, когда раздумывала, как провести впечатление на Эдвина. Платье из золотистого шелка мягко облегало фигуру до бедер, расходясь от них мягкими складками. Вырез был глубоким, но в меру — нескромным назвать его язык бы не повернулся. Из драгоценностей я выбрала гарнитур с рубинами: длинные серьги в виде грозди винограда, колье и браслет из золотых виноградных листьев. Прическа же полагалась высокая и требовала немало времени на сооружение. Наконец все было готово. Я посмотрела в зеркало и осталась довольна своим отражением. Ну вот, пора идти на обед с северными послами.
Я пришла последней. В помещении уже находились брат с женами и четверо высоких светловолосых мужчин. Брат взял меня за руку и подвел к ним.
— Дорогая, позволь представить тебе лордов Северного Королевства. Лорд Корвин, лорд Даймон, лорд Нортон и принц Эдвин. Лорды, моя сестра, великая шаисса Амина.
Признаться, я очень хотела рассмотреть Эдвина при свете дня. Теперь я могла увидеть, что глаза у него цвета того самого весеннего неба, о котором он говорил с таким восхищением — темно-голубого, почти синего. А когда он улыбнулся, я поняла, что в обаянии принц ничуть не уступает моему брату. Спутники же его меня, каюсь, заинтересовали мало. Я только отметила, что все они являются обладателями светлых волос, различавшихся только оттенками, а также голубых глаз — не столь ярких, как у Эдвина.
— Позвольте выразить вам наше безмерное восхищение, шаисса, — произнес принц, — а также вручить скромные дары.
По его знаку безмолвно стоящие у стены слуги поднесли плащ из рыжего меха неизвестного мне зверя и инкрустированный аметистами ларец. Краем глаза я заметила, как Лайла вытянула шею, стремясь разглядеть, что же в нем находится. Сама она, как и Салмея, все, что ей причиталось, получила вчера. По законам Империи подарки для замужней женщины вручаются ее супругу. Мое же вдовство принесло мне относительную свободу — жаль, что ненадолго. Между тем Эдвин откинул крышку ларца и я ахнула, ослепленная сиянием разноцветных камней. На черном бархате покоилось колье, подобного которому я не видала. Несколько рядов бриллиантов различных оттенков смотрелись вовсе не тяжеловесно, как того можно было бы ожидать, а, напротив, легко и воздушно, словно мастер сумел заключить в свое творение небесную радугу. Лайла завистливо вздохнула, а Селим одобрительно кивнул. Подарок был поистине королевским.
— Благодарю вас, принц, — произнесла я. — Никогда еще не встречала я ничего подобного. У вас на редкость талантливый ювелир, умеющий делать великолепные вещи. И это не говоря о превосходных камнях!
— В подлунном мире не отыскать камней, достойных вашей красоты, шаисса, — галантно произнес Эдвин. — Вы затмеваете их все своим сиянием.
Я опять поблагодарила принца и за откровенную лесть, и за подарок. Селим выглядел весьма довольным, выражение лица Салмеи было абсолютно невозмутимым, а вот Лайле происходящее явно не нравилось, причем она даже не сумела либо не сочла нужным скрыть свое к этому отношение. На лице ее отчетливо проступали обида и зависть. Я еще успела подумать, что вскоре моему братцу придется выслушивать нытье любимой женушки, но тут оказалось, что я ошиблась. Лайлу поджидал еще один удар. Мы уже устроились за столом, поделенным на две условные половины — мужскую и женскую, чтобы жены Императора не сидели рядом с посторонними мужчинами. Заиграла негромкая музыка и из боковой двери показались танцовщицы, которые должны были услаждать взоры трапезующих. Три девушки одного роста со схожими фигурами, закутанные в покрывала, закружились по комнате. Покровы спадали один за другим, оставляя танцовщиц в традиционных нарядах — длинных юбках и лифах, прикрывающих грудь, но обнажавших живот и плечи. Девушки изгибались в причудливых позах, а Лайла подалась вперед, впившись в одну из них глазами. Я тоже присмотрелась к танцовщице повнимательнее — похоже, это и была новая фаворитка Селима. Густые ярко-рыжие волосы полыхали огнем, подведенные глаза были слегка прищурены. Лицо весьма привлекательное: округлое, с небольшим носиком и пухлыми алыми губами. А вот движения ее были на редкость грациозны и изящны. Но взбесило главную жену Императора отнюдь не умение фаворитки танцевать. На груди девушки посверкивал и отбрасывал радужные блики огромный голубой бриллиант. И не нужно было особого ума, чтобы догадаться, что камень этот только вчера преподнесли Селиму в дар северные послы. А он вручил его новой любимице.
Мне и самой не очень приятно было видеть тот интерес, с которым наблюдали за танцем Зульфии северяне. А если быть до конца честной с самой собой, то один конкретный северянин. Эдвин неотрывно смотрел на танцовщицу, а где-то в глубине моей души зарождались темные желания, недостойные великой шаиссы. Сейчас я понимала нелюбимую невестку. Больше всего не свете мне хотелось пинком выставить Зульфию из зала и приказать никогда не приближаться к послам.
Спутники Эдвина тоже не отводили от Зульфии восхищенных взглядов. Равнодушными к ее танцу оставались только Салмея и Селим, видевший его не единожды. И когда музыка оборвалась, раздались громкие аплодисменты.
— Это было поразительно! — воскликнул лорд Корвин.
— Разве ваши женщины не радуют вас своими танцами? — спросил Селим.
— Радуют, но танцы у нас совсем иные. Ничего подобного прежде я не видел!
— Все женщины Империи умеют так танцевать? — поинтересовался лорд Нортон.
— Мы все обучались танцам, но природные способности у всех разные, — пояснила я. — Сейчас вы наслаждались танцем одной из самых одаренных девушек.
Эти слова, как и милая улыбка, дались мне с огромным трудом. Очень хотелось продемонстрировать, что и я смогла бы танцевать не хуже Зульфии, однако развлекать гостей, пусть и столь почетных, танцами — занятие, неподобающее великой шаиссе. Сначала это зрелище предназначалось только родным и близким друзьям, а после замужества — исключительно супругу.
— А у Салмеи чудный голос, — вставил Селим. — Споешь для наших гостей в следующий раз, дорогая?
— Как будет угодно моему Императору, — ровным голосом откликнулась женщина.
Я знала, что в свое время именно из-за прекрасного голоса Салмею и отобрали в гарем моего брата. Очарованный ее пением, Селим провел с ней некоторое время, в результате чего на свет появилась Фирузе. Император, насколько я знала, охладел к былой фаворитке еще до рождения ребенка, однако же был безмерно благодарен ей за первенца, пусть и девочку. Дочку Селим обожал. А о том, как сама Салмея относилась к супругу, я могла только догадываться. Виделась я с ней редко и поверенной ее тайн никак назваться не могла. Впрочем, не уверена, что у Салмеи была бы во дворце близкая подруга, пользующаяся ее доверием. Несмотря на всю свою доброту и благожелательность, невестка держалась с людьми несколько отстраненно. Эмоции она проявляла, только когда речь заходила о Фирузе. Тогда лицо ее озарялось внутренним светом, глаза начинали блестеть, а на губах расцветала улыбка. Если для Селима дочь была любимицей, то для Салмеи в малышке был заключен весь мир. Столь сильное проявление любви порой даже тревожило меня, ведь спустя время девочка вырастет и уже не будет столь сильно нуждаться в матери. А потом ее и вовсе выдадут замуж… Хотя, если Салмея пожелает вместе с дочерью переехать в дом зятя, то Селим может и отпустить ее, ведь их, по сути, больше ничего и не связывает.
После обеда Салмея спросила у меня, не желаю ли я вместе с ней посетить храм Небесного Отца. В дворцовый комплекс входил свой небольшой храм, но невестка любила бывать в городском. Я изъявила согласие присоединиться к ней, переоделась в более скромный наряд, сняла все украшения и велела Фатиме заплести мои волосы в простую косу. Когда я вышла во двор, Салмея уже ожидала меня в закрытом экипаже. На голову женщина набросила покрывало, обозначающее ее замужний статус. Я с некоторой горечью вспомнила, что не столь уж давно сама носила подобное. Мысли об Исмаиле уже не причиняли боли, но вызывали щемящую грусть. Путь до главного храма прошел в молчании. У входа в здание стояла высокая ваза для пожертвований, куда каждая из нас бросила по горсти золотых монет. Сам храм Небесного Отца был высоким строением, увенчанным узким, словно стремящимся в небо шпилем с навершием в виде солнца. Его стены из белого мрамора, облитые склоняющимся к закату солнцем, казались розоватыми. Резные колонны при входе были покрыты позолотой, деревянные двери тоже украшала обильная резьба. Невольно мне припомнились слова принца Эдвина о выставленной напоказ роскоши. Но разве не должен главный храм поражать своим богатством, чтобы внушать верующим ощущение праздника при каждом визите? Внутри здание тоже поражало яркими красками росписи и сияющим золотом алтаря. Невестка выразила желание помолиться в уединении — для таких случаев на верхнем этаже храма были оборудованы специальные небольшие комнаты с окнами во всю стену, чтобы, обращаясь к Небесному Отцу, смотреть непосредственно на небо. Я же предпочла остаться внизу, благо, в этот час горожан в алтарном помещении почти не было. Толпа здесь соберется позже, когда солнце сядет и спадет дневная жара. Наша вера не отводила для молитвы строго регламентированное время, каждый мог приходить в храм тогда, когда ему было удобно. Интересно, какие верования у северян? Об этом почти ничего известно не было. Тут ко мне подошел служитель с чашей воды, которой положено было умываться при выходе из храма в знак очищения помыслов, и я сосредоточилась на молитве. Когда же спустилась Салмея, мы обе умылись и покинули храм.