Великая степь
Шрифт:
«Один плюс во всем этом есть», — подумал Кремер. Теперь ясно, что мы в нашем родном и законном прошлом, и нигде больше. Соленость Балхаша — лучшее тому доказательство. Вода вместе с растворенной солью куда-то исчезла и реки пополняют сейчас озерную котловину своим исключительно пресным стоком… Вот вам и разгадка опреснения озера.
А в остальном… В остальном все-таки виновата «двойка». Именно она включает-выключает хроноаппаратуру, из гипотезы ставшую реальностью. После триумфального всплытия Верблюда в теоретически рассчитанной майором точке Кремеру стало ясно, что именно в водоплавающей махине та аппаратура и собрана…
Допускать, чтобы засевшие в башне отморозки продолжили свои опыты, Кремер не собирался. И согласно кивнул, когда Стасов во второй раз предложил пустить в дело вертушки. Но «крокодилы» в воздух так и не поднялись. Не успели.
6
На пересекавшей экран ровной линии появился сигнал. Не легкая рябь помех — большой и четкий пилообразный выступ.
— Ну вот, Миша, а ты все: в степь, в степь… — приговаривал Камизов, регулируя верньеры настройки на главном пульте «Казбека». — Никуда он не пропал, нашелся, и совсем рядом, сейчас зацеплю как миленького… И для начала сыграем с обложившими нас друзьями в интересную такую игру, называется «пойди туда, сам не знаю куда»… Или я ничего не понимаю, или их сейчас как раз захватит зоной переноса…
Миша Псоев ничего не отвечал на журчащую речь полковника. Трудно поддерживать беседу с двумя пистолетными пулями калибра 6.35 в голове. Псоев сидел, откинувшись во вращающемся кресле. Бессильно свесившаяся рука до сих пор сжимала нож, но кровь на нем засыхала уже Мишина. Привыкший резать овец волчонок не рассчитал своих сил в схватке с матерым волком.
Выступ на экране увеличивался. Верблюд приближался.
— Пожалуй, пора, — проинформировал Камизов мертвого Мишу. — А то меня что-то путешествовать по временам сегодня не тянет.
И он решительно перевел тумблер в другое положение.
7
Водяной Верблюд уверенно и целенаправленно (по крайней мере, для стороннего взгляда) рассекал озеро, оставляя за собой мощную кильватерную струю.
Но цели у него не было. Уверенности тоже. Последний приказ Женьки Кремер он выполнил — и опять, как долгие столетия до того, плыл бессмысленно, из ниоткуда в никуда.
Пришедший с «двойки» сигнал снова, в третий раз, заставил содрогнуться водяную махину. Но теперь все получилось иначе.
Камизов сильно ошибался, считая свою аппаратуру способной управлять Водяным Верблюдом. Примерно с тем же успехом можно управлять верблюдом сухопутным, засунув ему под хвост жарко пылающий факел… Результаты тут всегда непредсказуемы. Скотинка может сразу с диким ревом рвануть прочь, исчезнув из пределов видимости. А может предварительно лягнуть обидчика — да так, что мало не покажется…
Водяной Верблюд на этот раз не отпрянул, и не сразу бросился наутек в иные времена. И не попытался изолировать источник опасности вневременным коконом. И даже не лягнул. Он плюнул. Озлобленно, далеко, метко.
Громадный сгусток плевка летел со сверхзвуковой скоростью, но импульсы от «двойки» неслись навстречу еще быстрее, и попадали в цель, и корежили управляющие цепи Верблюда, разрывая одни из них и замыкая новые. Верблюд становился иным. Верблюд вопил от боли, и ухо человека не могло слышать этого вопля, но на многие сотни километров окрест у людей появилось странное чувство — словно вниз по хребту им вели самым кончиком, самым заточенным до невидимости жалом клинка — и клинок этот в любой момент мог податься вперед, ломая позвоночник взрывом убийственной боли.
А потом все кончилось.
8
Пульс стучал в виски, как конские копыта, а потом оказалось, что это действительно копыта, потому что Лягушонок их увидел — копыта и бабки нескольких лошадей, а больше не увидел ничего, голову было не поднять, да ему и наплевать, кто сидит на спинах этих коней, езжайте себе, как ехали, мы вас не трогаем, вот и езжайте… Пальцы его, впрочем, чуть дрогнули, словно попытались потянуться к раскаленному на солнце автомату. Рефлекс чистой воды. Чистой… Воды…
А затем кожа бурдюка льнула к треснувшим губам, и рука осторожно придерживала его голову, и — появилась вода, сначала просто стекавшая по подбородку, потом Лягушонок глотнул, и глотнул еще, и пил, захлебываясь, а потом желудок скрутила судорога и вода хлынула обратно, но это было не страшно, потому что воды оказалось много… Мелькнула мысль, что в жизни таких чудес не бывает, и что он уже умер, и по какой-то ошибке в списках угодил чуть выше, чем положено — мелькнула и тут же исчезла.
Потом он попытался взглянуть через плечо на Багиру, ничего не получилось, мышцы шеи не поняли или не поверили, что умирать от обезвоживания и коллапса не придется. Лягушонок вдруг сообразил, что голос, звучавший в его ушах, — говорит по-русски. Он посмотрел на говорившего. Тот оказался Андрюхой Курильским. Сомнения в реальности чуда окончательно рассеялись. С этим раздолбаем Лягушонок был достаточно хорошо знаком, чтобы понять: в ангельском воинстве Курильскому не светит даже должность последнего обозного солдата…
Смысл слов бывшего сослуживца Лягушонок стал понимать чуть позже.
— …ну я Васе-то и говорю, Скоробогатову: езжай, мол не сомневайся, не оставим Сашку на берегу пропадать, о чем разговор…
Лягушонок наконец смог с помощью Андрея сесть, прислониться спиной к каменному обломку и посмотреть на Багиру. Она тоже пила из бурдюка, который ей подавал молодой парнишка-сугаанчар. Что-то не так оказалось у парня с руками, что-то не в порядке. Но что — Лягушонок понять не смог. Курильский продолжал:
— Но что ты Ирку вытащишь… никто, извините, и подумать не мог. Не повезло ей, месяц прохромает, не меньше…
Лягушонок попытался сказать ему, чтобы раскрыл пошире глаза и убедился, что хромать Багире всю оставшуюся жизнь, — но не смог. Губы, язык, гортань — не слушались. Он попытался покрутить пальцем у виска — тоже не получилось. Впрочем, собеседник и без того понял значение красноречивого взгляда.
— Нога оторванная — чепуха, — заявил Андрей с великолепным апломбом хирурга, пришившего на законное место не один десяток утраченных ног. — У нас тут знахарь на кочевье объявился, ему такое вылечить, как два пальца… В смысле, как восемь… Вон, на Саанкея гляньте. Каково? Паренек, повинуясь короткой фразе на языке сугаанчаров, показал кисти рук. На левой было пять пальцев. На правой — восемь.