Великая тайна
Шрифт:
Виды городов со странно притягательной архитектурой.
И вновь люди - женщины в окружении детей, нагие девушки, празднично танцующие вокруг лесного высокого костра.
Большой - почти во всю стену - портрет седого старика, разглядывающего звезды с помощью какого-то приспособления ...
Багненко не мог не поразиться удивительному искусству творцов того, что он видел.
Неведомым мастерам удалось сделать изображения почти живыми. Они сумели передать даже мельчайшие движения мышц тел, даже радужное сияние брызг, поднятых дельфином,
Затем пошли обширные залы, полные книг: стопы тонких золотых листов, с рядами выбитых на них знаков, свитки асбестовой ткани, покрытые письменами, начертанными огненно-рыжей киноварью и охрой. Те кто составлял эту библиотеку, видимо, заранее позаботились, чтобы ее содержание могло пережить тысячелетия.
Буквы (а может быть, иероглифы) исчезнувшего народа были даже отдаленно не похожи ни на что, знакомое Багненко.
Дальше перед ними предстали связки пластин мамонтовой кости, штабеля грубых глиняных табличек с коряво нацарапанными знаками - то были летописи, относящиеся ко временам после гибели материка.
– Все это можно будет без особого труда прочесть, - бросил Хоор, отвечая Алексею.
– Тут есть множество переводов с древнего языка на нынешние. Есть и на русский. Некоторые из них делал я сам.
В десятом или пятнадцатом по счету книгохранилище всю стену занимала выложенная цветным камнем карта. На ней был изображен лежащий в окружении мало напоминающих очертаниями нынешних берегов Евразии и Америки континент.
Он занимал больше половины Северного Ледовитого океана и формой своей был подобен сплюснутому с боков диску с изрезанными краями.
На карте были явственно обозначены горные цепи, идущие вдоль побережий, глубоко вдававшиеся в берег обширные заливы, россыпь островов вокруг.
В центре громадной земли, примерно там, где находится Северный полюс, располагалось большое озеро, целое внутреннее море. Четыре реки вытекали из него, деля материк на четыре примерно равные части.
В двух местах - где-то в Канадском архипелаге и на месте нынешнего Таймыра - исчезнувшая суша соединялась узкими перешейками с Азией и Северной Америкой.
Поверхность материка густо покрывали маленькие треугольники из дымчатого кварца, с подписью рядом.
Несомненно, то были города. Несколько треугольников было разбросано по азиатским просторам, по одному в Канаде и Гренландии.
Багненко постарался как можно точнее запомнить их расположение, но тут же усмехнулся про себя. Зачем?
– Ведь сюда все равно придут люди.
Он вспомнил вдруг греческий миф о Гиперборее. "Благодатная страна за спиной северного ветра" так, кажется, говорилось в нем? Может быть, то были отголоски смутных преданий о сгинувшей в полярном океане земле.
И вновь потянулась бесконечная паутина переходов, тоннелей, крипт; анфилады залов и хранилищ. Там и тут стены были покрыты барельефами,или рядами символов - то идеально начертанных, то грубо выбитых в неподатливом камне неумелой рукой.
Двигались они в глубоком молчании, нарушаемом только звуком их шагов.
Очень редко Багненко отваживался задать вопрос, на который следовал немногословный ответ. Еще реже Хоор начинал разговор первым.
Они спускались все ниже по исполинской, многоярусной спирали.
Геолог попытался хотя бы приблизительно определить размеры подземелий. Выходило, что он увидел ничтожнейшую часть.
"Тут работы десятку Академий на десятки лет", - мелькнула мысль у Алексея.
Он подумал о давно умерших людях, чьи руки построили все это, о тех, чьи мысли и чувства, вся жизнь принадлежали храму. В течение многих, непредставимо многих поколений.
Старик показал ему коридор, заваленный грудами истлевших книг.
Написанные от руки и печатные, на множестве языков, со страницами из пергамента и пожелтевшей бумаги ...
Среди всего этого Багненко увидел несколько ветхих томов с портретом Ленина на картонной обложке.
Видимо, с помощью этих книг последние хранители пытались понять, что происходит во внешнем мире.
Увидел он и обещанные сокровища - целые горы золотых самородков; алмазы, изумруды, рубины в каменных горшках.
Не удержавшись, Алексей наполнил ими карманы, чувствуя себя при этом довольно глупо.
Его провожатый как будто вовсе и не стремился показать своему спутнику как можно больше. Он равнодушно проходил мимо кладовых, наполненных шедеврами, подобных которым по красоте Багненко не видел ни в одном музее, или книгами. И, бывало, подолгу задерживался в каком-нибудь тупике, где не было ничего, кроме нескольких надписей или полустершихся изображений, содержание которых Багненко не мог даже понять толком.
В одном из таких мест стену украшала весьма странная картина, написанная на вмурованной в стену плите чем-то вроде расплавленного стекла.
Она одновременно напоминала современную абстрактную живопись, замысловатые индейские орнаменты, и арабески.
Переплетения извилистых линий и многогранников, какие-то изломанные геометрические фигуры, переходящие друг в друга под немыслимыми углами ...
Все это производило впечатление полной бессмыслицы, но одновременно, явно подчинялось некоему, пусть и непонятному закону.
Прихотливый узор властно пленял его своей завораживающей и одновременно математически-стройной красотой.
... Алексею вдруг показалось, что изображение расплывается, отодвигаясь куда-то вглубь картины, что непонятный рисунок продолжается во все стороны, там, за гранью изображения.
Все это одновременно и притягивало, и вызывало некое смутное беспокойство в душе.
Хоор тронул его за плечо:
– Пойдем, на нее не надо слишком долго смотреть.
– Что это такое?
– спросил Багненко, не без труда отрывая взгляд.