Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
Шрифт:
7 апреля. В воздухе все больше и больше чувствуется теплота и ласка воскресающей жизни.
Сегодня все дела брошены ради встречи и всяческого угождения приехавшему [великому] князю Георгию Михайловичу; целую ночь телефон и телеграф слали по штабам, и «дополнительно», и «в отмену», разные предписания, касающиеся приезда [великого] князя, «серая скотинка» должна была из резерва промахать до 50 верст, ч[то]б[ы] собраться к известному часу на Соборной площади. […]
12 апреля. […] Формирование корпуса идет черепашьим ходом. Последовал приказ об уменьшении солдатам мясного рациона до 1/2 фунта. […]
Рассуждая беспристрастно, нельзя хаять поведение нейтральных государств, что они не переходят на нашу сторону; они заняли благоразумную позицию, как бы говоря: «Победите сначала немцев, а тогда и мы будем с вами!» […]
14 апреля. Только сегодня узнал,
Пришли бумаги о моем переводе в 7-й Сибирский корпус. Очень рад! Опять буду служит вместе с Долговым, а не с теперешней жопой Третьяковым. […]
15 апреля. Погода стоит дивная. Виделся сегодня с милейшим Долговым, к к[ото]рому попадаю теперь опять под команду. Нервы мои так хорошо настроены, как никогда за последние 10–11 лет. Искренне сожалеет о моем уходе штаб 37-го корпуса, в 7-м же Сибирском корпусе надеюсь обрести еще большую теплоту. […]
16 апреля. Природа ликует. На фронте у нас сравнительно тихо. Но к эвакуационному пункту подъехало 6 санитарных поездов в ожидании большой бойни. Беседовал с Долговым, гуляя с ним по восхитительным стогнам Риги. Говорил мне, что в близком будущем никакого мы наступления не готовим, что, слава Богу, в Рижский залив по очистке его от льда успела прошмыгнуть наша эскадра вперед немецкой, что Радко-Дмитриев при объезде позиций очень рискует собой, привлекая на себя огонь противника; мотивом такого поведения командующего армией служит единственно его желание показать пример всем остальным начальникам, ч[то]б[ы] они почаще и поближе соприкасались с «серой скотинушкой». В отношении общего стратегического положения в связи с действиями наших союзников Долгов осведомлен немногим разве больше меня, уж очень кругозор-то наш здесь в передовом районе ограничен, приходится смотреть лишь в шорах. […]
17 апреля. […] Сегодня провожали меня в штабе задушевно и горячо. Приказом по корпусу объявлена благодарность за «просвещенную и плодотворную» деятельность; приказ заканчивается словами: «От души желаю Его Превосходит[ельст]ву глубокоуважаемому Василию Павловичу успеха в дальнейшей службе и счастья в личной жизни»… [674] Увы! Этой «синей птицы» у меня и нет.
18 апреля. […] С сегодня я — на новом месте службы. Жаль лишь расставаться мне с теперешней уютной квартирной обстановкой — надо переселиться поближе к своему Сибирскому корпусу и жить в общем со всеми служащими здании; служащие же и вообще «господа люди», хотя и считают меня, может быть, душой-человеком, но общение мое с ними является всегда вынужденной тяготой для меня, и я всемерно стараюсь так самооборониться, ч[то]б[ы] это общение меня не поглотило и ч[то]б[ы] оно ограничивалось лишь служебно-прикладными рамками в пределах необходимости, а затем… затем оставьте, «господа люди», меня для меня и при мне! Никаких развлечений острых мне не нужно, я так дорожу своим одиночеством, и мое отчуждение от людей [675] меня только умудряет.
674
См. вклейку с иллюстрациями.
675
И отдохновение от них. — (Примеч. автора.)
За обедом разговорились с инспектором артиллерии генерал[ом] Федоровым [676] — мечтает о скорейшем окончании войны и о выходе в отставку.
Дела наши и наших союзников идут по-прежнему неважно. У нас неудача под Нарочью [677] , на Пасхе наши «богоносцы», братаясь с немцами, многие сами перешли к ним, многие же были ими полонены; из немцев же никто не возжелал перебежать к нам. Остряки выражаются, что немцы устроили у нас «пасхальный заем». […]
676
Федоров Петр Никонович (1857 —?) — генерал-майор (1913), и.д. инспектора артиллерии 7-го Сибирского армейского корпуса в 1916–1917 гг.
677
Нарочь — озеро в современной Белоруссии, место проведения Нарочской наступательной операции в марте 1916 г.
19 апреля. […] Новые мои сослуживцы в общем ребята хорошие: по попам и приход, так как командир Долгов и его начальник штаба генерал Кальницкий [678] , безусловно, редкостные
678
Кальницкий Михаил Николаевич (1870–1961) — генерал-майор (1914), начальник штаба 7-го Сибирского армейского корпуса в 1915-1916 гг.
Собираюсь с духом попроситься у командира в недельный отпуск в Москву, но… но… неудобным счел заводить об этом речь, так как послезавтра ожидается прибытие к нам Куропаткина, и мне, как районному врачу, необходимо быть в наличии и готовности представить ему доклад по санитарной части. […]
21 апреля. До полудня — дождь, с полудня — прекрасная погода. Утром приехал Куропаткин. Целый день был начеку, ч[то]б[ы] по первому требованию предстать пред ясные очи главнокомандующего со всеми сведениями по санитарной части района. Уродливо у нас обставляется всякий приезд высшего начальства: все почти начальники частей и мельче их бросают текущую работу и обращаются в одну только готовность бьггь при нем, и это мне всегда напоминает распорядок мирного времени, когда при отъезде или приезде, например, губернатора, все полицейские чины собираются возле него, оставляя город без своего недреманного ока. […]
23 апреля. […] Боже мой, как опаскудела наша Русь, своим государственно-общественным укладом представляющая какую-то Сахару, своим смрадным дыханием огнеопаляющую всякий живой росток в ней и служащую мрачной могилой для всего, что мало-мальски стремилось бы стать оазисом. Одного из грандов камарильи, верховодившей судьбами России, — генерала Сухомлинова, по газетным сведениям, заточили в Петропавловку по мотивам «меры пресечения» за грабеж и государственную измену! Но один ли Сухомлинов подлежит ввержению в узилище? Ведь он один лишь из лидеров разбойной и искариотствующей мундирной безответственной «крепкой» власти. Лучше ли его все остальные царедворцы? Не в интересах ли их, ч[то]б[ы] скорее замести следы, его, как и Мясоедова, поскорее повесить? Неужели и теперь реки российской крови проливаются все за то же «так было, так будет»?
24 апреля. Пришло, наконец, разрешение мне отпуска. Завтра утром еду, предварительно известивши телеграммой своих. […]
Уже не в первый раз мечтательно простаиваю на берегу Двины и уношусь воображением на родину — в идиллическую, спокойную, могильно-тихую Рязань.
25 апреля. Выехал утром в Москву на Петроград [679] . Гремела канонада. […]
27 апреля. Москва; около 9 утра — дома. Наконец-то услышал колокольный перезвон. Мало извозчиков, очень дорогие, смотрят людоедами. Семья моя несколько дней пребывает на вынужденном мясопустии, расстройство хозяйственной] жизни в городе страшное. […]
679
Через Тапс, Гатчину (примеч. автора). Тапс — железнодорожная станция в Ревельском уезде Эстляндской губернии, ныне город в уезде Ляне-Вирумаа (Эстония). Гатчина — безуездный город в Царскосельском уезде Санкт-Петербургской губернии, ныне административный центр Гатчинского района Ленинградской области.
МАЙ
1 мая. […] Около 11 час[ов] ночи поезд тронулся в Петроград, вместе в отдельном вагоне ехали французские министры Тома [680] и Вивиани [681] . […]
2 мая. […] В 8 вечера с Балтийского вокзала на Ригу. Засвежело. Еду в свой штаб, к[а]к во вторую семью, без скрежета зубовного.
3 мая. […] В 7 час[ов] вечера — красавица Рига. Погода прояснилась, но холодно (на днях здесь, говорят, вновь большой снег!). Цветут сирень, каштан. Штаб мой на том же месте.
680
Тома Альбер (1878–1932) — французский социалист, министр вооружений в 1916–1917 гг.
681
Вивиани Рене (1863–1925) — французский государственный деятель, премьер-министр в 1914–1915 гг., министр юстиции в 1915-1917 гг.