Великая война не окончена. Итоги Первой Мировой
Шрифт:
Войска сидели в траншеях, и все искали способы прорваться через линию укреплений противника. Деньги устремились в военное производство. Выяснилось колоссальное значение промышленности для ведения боевых действий. Экономический потенциал воюющей державы обрел стратегический смысл. Война теперь означала полную мобилизацию общества и вела к большим жертвам среди мирного населения.
Как раз накануне начала войны американец Генри Форд наблюдал за тем, как с конвейера сходят его автомобили. Машина, которую прежде собирали 12 с половиной часов, была готова за полтора часа, точнее, за 93 минуты. Новая организация промышленного производства позволила бесперебойно
Место мужчин у станка заняли женщины – по обе стороны линии фронта. Но квалифицированных рабочих не хватало. Армия жаловалась, что поступает слишком много бракованных боеприпасов.
Когда война только начиналась, на фронт отправлялись как на прогулку. Но воодушевление и восторг быстро испарились. Выяснилось, что война – это не щекочущее нервы волнующее приключение, а смерть и увечья. Залитая кровью земля, гниющие на поле боя трупы, ядовитые газы, от которых нет спасения.
Артиллерийские обстрелы продолжались часами. Солдаты не выдерживали обстрела, выскакивали из траншеи и попадали под губительный огонь. «То, что происходит во время ближнего боя, абсолютно непознано, – писал солдат, ставший историком. – Никто не изучал это страстное искушение убежать».
Усилиями химиков нитроглицерин и пироксилин изменили поле боя. Артиллерийские снаряды несли высокоэффективные взрывчатые вещества. В отличие от обычного пороха они не оставляли даже дымка, который прежде помогал увидеть, что в тебя стреляют, да и дальность стрельбы увеличилась.
Использование глицерина в противооткатном механизме артиллерийского оружия избавило наводчиков от необходимости заново прицеливаться после каждого выстрела, это превратило пушку в скорострельное оружие – она извергала двадцать снарядов в минуту.
На вооружение поступили гаубицы, артиллерийские орудия, способные стрелять не только прямой наводкой, но и по навесной траектории – с невидимой глазу закрытой огневой позиции. Огонь тяжелой артиллерии стал точным благодаря математическим вычислениям, данным аэрофотосъемки и донесениям разведки.
Военные требовали от промышленности найти сплав, из которого можно изготовлять оружейные стволы, выдерживающие высокие температуры. Исполнить заказ взялся металлург-самоучка Гарри Бреарли из английского города Шеффилд. Он создавал различные сплавы, в том числе добавляя хром. Казалось, ничего не получается. Но Бреарли заметил, что некоторые сплавы не подвергаются коррозии. Так в 1913 году он придумал нержавеющую сталь. Для орудийных стволов его сталь не подошла. Но из нержавейки стали делать авиационные двигатели, а потом уже многое другое, включая вилки и ножи.
Телефон, ставший главным средством связи, позволял быстро реагировать на изменения обстановки на поле боя. К 1917 году немецкая армия протянула 920 тысяч километров телефонного кабеля. Но поскольку их легко было перерезать, появилось и армейское радио. Переговоры шифровали, но шифры разгадывались. Оттого не отказывались и от посыльных, и от голубиной почты. В обиход вошел буквопечатающий телеграфный аппарат «Бодо». Текст телеграммы печатался обычными буквами, а не условными знаками – точка и тире. Послание можно было сразу прочитать. И, если нужно, продиктовать телеграфисту ответ. «Бодо» позволял передавать одновременно несколько телеграмм в оба направления.
Воинские части связывались между собой по телефону и телеграфу, но бесконечные артобстрелы рвали провод. И враг мог подсоединиться к линии и все услышать. Тогда придумали аппаратуру для тайной телефонии – слабый сигнал постоянного тока вражеские индукционные
Появились радиостанции, ведущие радиоразведку, и полевые радиопеленгаторы (см.: Военно-исторический журнал. 2013. № 3). Российские штабы легкомысленно переговаривались по телеграфу открытым текстом. Или же удовлетворялись примитивными шифрами.
«В военное время от качества шифров зависела судьба армий и народов, – вспоминал русский военный агент во Франции граф Алексей Алексеевич Игнатьев. – Никогда раньше шифры не играли такой роли, как в Первую мировую войну. Приходилось передавать военные тайны между союзниками, разделенными непроницаемой стеной неприятельских фронтов. Через голову врагов понеслись по невидимым волнам эфира секретнейшие документы.
Беда была только в том, что перехватить радиовещание оказалось гораздо проще, чем захватить вражеского посланца. Военные шифры были доступны для детей младшего возраста и уж тем более для немцев. Трагическая гибель армии Самсонова в начале войны была связана с тем, что немцы перехватили русскую радиотелеграмму».
Невроз и истерия
Странные пациенты стали поступать в госпитали. Они не были ранены, но потеряли зрение и обоняние. Некоторые не могли стоять на ногах, говорить, некоторые ничего не помнили, других постоянно тошнило, и они не могли контролировать себя. Потеря памяти была самым частым симптомом, многие ничего не помнили после того момента, как рядом с ними разорвался снаряд.
Врачи не понимали, что происходит: на теле нет ран, но солдат небоеспособен… Рвота, нарушение координации, сильнейший озноб, вспышки ярости – люди в форме не могли прийти в себя. Война разрушала не только тела, но и нервы солдат. Парализованные, потерявшие координацию, слепые, глухие, немые, страдавшие тиком и тремором нескончаемым потоком шли через кабинеты психиатров.
Германские врачи считали своим священным долгом вернуть как можно больше пациентов на поле боя. Приказ прусского военного министерства, изданный в 1917 году, гласил: «Главное соображение, из которого следует исходить при лечении нервнобольных, – это необходимость помочь им отдать все силы фронту».
Врачи доказывали, что артиллерийские бомбардировки, взрывы бомб, мин и гранат приводят к невидимым глазу повреждениям головного мозга и нервных окончаний. Это объяснение охотно принималось военными властями, которым хотелось считать, что солдаты страдают от невидимых ран, а вовсе не от слабости нервов.
Говорили, что люди стали слабее – сто лет назад мужчины не говорили о своих нервах. А теперь это нормальное дело – сказать, что ты вышел из себя, что у тебя не выдержали нервы. Британские врачи пребывали в уверенности, что истерия больше свойственна женщинам, чем мужчинам.
Американские врачи ввели понятие неврастении, понимая под этим нервное истощение. Медицина тех лет исходила из того, что глухота, слепота, паралич – всего лишь непозволительная моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то это истерия. Если подавлен и инертен, то это неврастения. Это болезнь, порожденная современной цивилизацией: железные дороги, газеты, телеграф и эмансипация женщин. В качестве альтернативы рассматривались спорт и физическая активность. Во Франции зародилось олимпийское движение – ради того, чтобы «остановить тотальный невроз современной жизни». Появились и врачи, которые пытались лечить неврозы, – психотерапевты. Самые продвинутые из них доказывали пациентам, что те ничем не больны, с ними все в порядке и все их страдания надуманны.