Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Но было и еще одно обстоятельство, которое вынуждало его требовать жесткой обороны. Бездарные действия Генштаба и командующих практически разоружили войска. Армия утратила весь запас военной техники, который удалось создать Сталину накануне войны, для того чтобы обеспечить вооруженное превосходство над немцами.
Если к 19 июля 1941 года люфтваффе потеряли сбитыми 1300 самолетов из 4846, имевшихся на начало войны на Восточном фронте, то Красная Армия только за первые два дня из 10 734 боевых машин утратила 1499 самолетов на земле и 322 – в воздушных боях. За время первых боев Западный фронт потерял 3332 танка. Около 4 тыс. танков были подбиты или брошены взорванными на Юго-Западном фронте.
То, что он собирал годами, было утрачено в несколько
«Наши бойцы геройски дерутся с фашистскими танками, применяя бутылки с горючей смесью и гранаты. Они вынуждены прибегать к таким средствам. Другого оружия ближнего боя у них нет. А могло быть!»
Могло, если бы наши военные в свое время здраво подошли к оценке противотанкового ружья. Тогда они недооценили его возможности и переоценили броневую защиту немецких танков. Но сейчас мы знаем, что броня у большинства из них не превышает сорока миллиметров. Как раз для противотанкового ружья.
Задача создать хорошее противотанковое ружье была поручена конструкторам В.А. Дегтяреву и С.Г. Симонову. Через 22 дня образцы ружей прошли полигонные испытания. 29 августа на заседании ГКО конструкторы представили свои конструкции, и вскоре было налажено их массовое производство.
В середине июля Сталин снова вызвал Устинова. На Ленинградском и Киевском направлениях немцы бомбили военные предприятия. Это срывало производство некоторых видов вооружения. Он поставил перед наркомом задачу строительства завода-дублера по производству 20-мм авиапушек. Место для строительства предприятия выбрали в Поволжье, но расчеты показали, что новому заводу потребуется около полутора тысяч станков.
«Об этом, – пишет Д. Устинов, – я доложил И.В. Сталину в очередной раз. Он выразил удовлетворение темпами стройки и спросил:
– А какой выход со станками предлагаете вы?»
Нарком предложил не давать станкостроительным заводам посторонних заказов, загрузив их по прямому назначению. «Сталин тут же позвонил Микояну. Положив трубку, он заверил:
– Станки вы получите. А сколько вы рассчитываете давать пушек в месяц?
– Две тысячи, товарищ Сталин.
– Сегодня, – сказал Сталин, – я думаю, можно согласиться. Но производство нужно наращивать. Наши потребности по выпуску самолетов растут».
Нарком выполнил задание, и уже в третьем квартале 1941 года новый завод начал выпускать продукцию [59] .
И все-таки положение было угрожающим. Линия фронта уже приближалась и к советской столице. В особняке, где находился кабинет Верховного главнокомандующего, расположенном рядом со зданием штаба 1-го корпуса ПВО, на 21 июля была назначена игра. Офицеры противовоздушной обороны развернули карты на столе в кабинете Сталина. Места не хватило, и часть из них расстелили прямо на полу. Игра длилась полтора часа.
Авторы разработки создали сложную ситуацию. Согласно вводной схеме воздушный противник прорывался к Москве тремя группами, эшелонированными по высоте и времени. Пока специалисты ПВО «воевали», Сталин медленно прохаживался по комнате, наблюдая за обстановкой, складывающейся на схемах. При подведении итогов Сталин ограничился лишь короткими замечаниями, но когда карты свернули, он сказал: «Завтра вы нам покажете отражение ночного налета».
Да, отражать атаку командирам пришлось уже не на картах. По-видимому, Сталин имел информацию о намерениях противника, и его предупреждение подтвердилось уже через несколько часов. В ночь на 22 июля немцы совершили первый авианалет на Москву. В 22 часа 25 минут по городскому радио прозвучало объявление воздушной тревоги. В момент налета генерал-полковник артиллерии Д.А. Журавлев, командовавший в то время корпусом ПВО, находился на командном пункте. Он пишет: «Мимо нашей двери прошли И.В. Сталин и члены правительства. Их сопровождал М.С. Громадин. А.С. Щербаков зашел в наш зал
Первый налет продолжался пять часов. В нем участвовало более двухсот вражеских бомбардировщиков, и некоторые из них прорвались к Москве. Отбой воздушной тревоги объявили только в половине четвертого ночи. В особняке, находившемся рядом с командным пунктом, Громадин и Журавлев доложили о результатах. По предварительным данным, противник потерял 20 бомбардировщиков.
«Ну что же, хорошо, – заключил Сталин после доклада. – Двадцать самолетов – это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени – нормально… Мне сейчас звонил Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта».Ворошилов крепко потрепал Манштейна. Возрастающее сопротивление советского фронта ощутили и другие германские военачальники. Встревоженный неудачами Лееба, 21 июля, в день, предшествовавший налету на советскую столицу, Гитлер вылетел на северный участок фронта. Он объяснил фельдмаршалу, что о помощи ему думать не приходится: «Группа армий «Центр» застряла еще на многие дни, а ее 2-я и 3-я танковые группы нужны, чтобы закрыть внешний фронт перед частями противника». Командующий 3-й танковой группой Готт тоже заявил, что без пополнения техникой он «может вести операции только с ограниченной целью». Оба попросили передышки до 15—20 августа. Все эти профессиональные дебаты в германских штабах стали прелюдией к кратковременной паузе.
Серьезные проблемы были и у советского Верховного главнокомандующего. Когда армия терпит поражение – генералов смещают. Сталин не боялся «менять коней на переправе». Командующего Северо-Западным фронтом Ф.И. Кузнецова он снял уже в начале июля, заменив генерал-майором П.П. Собенниковым, но в августе отстранил с поста и его.
Некоторые меры были суровыми. Сдача в первые дни войны Минска и развал других фронтов бумерангом ударили по положению всей Красной Армии, тяжелой горечью отозвались в стране. Командующий Западным фронтом Павлов был арестован уже на следующий день после выступления Сталина по радио.
Антисталинисты ядовито утверждают, что Сталин якобы искал «козлов отпущения», но это был не тот случай. Точнее, все было совершенно не так. Он не собирался «оправдываться» перед будущими историками – «не царское это дело». Но естественно, что в сложившейся обстановке его не могли не волновать причины трагического оборота начала войны. Он приказал наркому Тимошенко: «Разобраться…»
Но даже сегодня мало кто знает, что инициатива по обвинению в общих неудачах командования Западного фронта исходила непосредственно от начальника Генштаба. Перепрыгнув через голову наркома, Жуков лично подписал санкцию на арест и предание суду Павлова. Более того, он потребовал ареста командующего 4-й армией фронта генерал-майора А. Коробкова. На спецсообщении особого отдела Наркомата обороны с предложением об аресте Павлова Жуков написал резкую резолюцию: «Тов. Маленкову – Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя» [60] .
Что же заставило начальника Генерального штаба поспешить с такими выводами? Конечно, Жуков суетился не случайно. Он стремился отвести ответственность за поражение армии в первые дни войны от себя. Собственную вину за неудачи генерал «топил в крови» своих подчиненных, по существу подставляя их под расстрельный приговор. Всех арестованных ждал трибунал.
Однако этот предусмотрительный маневр Жукова не снимает персональной ответственности с самих арестованных. Приговор был объявлен 28 июля. В нем говорилось, что бывший командующий Западным фронтом Д.Г. Павлов, начальник штаба В.Е. Климовских, командующий 4-й армией Коробков были арестованы и преданы суду Военного трибунала «за проявление трусости, бездействие власти, нераспорядительность». В приговоре отмечалось, что они «допустили развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта и дали этим возможность прорвать фронт».