Великие арабские завоевания
Шрифт:
В самом деле, человек не мог выжить в пустыне без родичей и семьи. Условия жизни были невообразимо суровыми. Людям угрожал падеж скота, оскудение пастбищ, пересыхание колодцев и нападение врага. Не существовало полицейских сил, хотя бы продажных и неэффективных, к которым мог бы обратиться за защитой пострадавший: только узы родства, реального или воображаемого, защищали человека, обеспечивали помощь в трудные времена, защиту от нападения и угрозу мести обидчикам. Оставшийся без родичей погибал. Мусульманские лидеры поставили задачу уничтожить или, по меньшей мере, ослабить племенные связи. Мусульманское сообщество, умма, представляло собой племя нового типа, основанное не на родстве, а на преданности одной религии, на вере, что Аллах — единственный истинный бог, и что Мухаммад — Пророк его. Умма предлагала защиту и безопасность, обеспечивавшиеся прежде племенем. На деле не так просто оказалось разбить племенные узы, долго и успешно служившие людям. В первые годы завоеваний люди сражались по племенам и на поле боя собирались вокруг племенных знамен. Во время этих войн члены племени,
Племя возглавляли вожди, обычно в раннюю мусульманскую эпоху называвшиеся «шариф». Пост вождя в племени был как выборным, так и наследственным. Каждое племя или племенная группа имели правящий род, из членов которого обычно избирался вождь. Формальных выборов не проводилось, соплеменники присягали на верность самому способному или удачливому члену правящего рода. Вождей, несомненно, избирали из числа способных военачальников, но отвага и военное искусство были далеко не единственными необходимыми качествами. Вождь должен был искусно торговать, разрешать споры между членами племени, не давая им разгореться, вести переговоры с членами других племен и даже с имперскими властями. Кроме того, от вождя требовались ум и знания того сорта, которые позволяют определять, где недавно прошел скудный пустынный дождь и где можно найти маленькие, но сочные клочки пастбищ, позволявшие прокормиться и напиться вволю и скоту, и людям. Для этого вождю приходилось держать открытый шатер. Пресловутое гостеприимство бедуинов было важной составляющей сложной стратегии выживания. Гостя, несомненно, кормили и развлекали, но взамен от него ожидали сведений о пастбищах, войнах и разногласиях, о ценах и рынках. Без этой неформальной информационной сети вести о приходе ислама никогда не распространились бы по громадным, почти незаселенным пространствам аравийских пустынь, и невозможно оказалось бы собрать армии, которым предстояло завоевать великие империи.
За немногими исключениями, все взрослые мужчины бедуины были воинами. Их с малолетства учили ездить верхом, владеть мечом, стрелять из лука, переносить трудные путешествия, ночуя где придется и отыскивая пропитание по мере возможности. В условиях соперничества племен мирных жителей не существовало. Бедуин жил в палатке, не создавал картин, не строил зданий: для археологов бедуины практически невидимы. Однако они достигли совершенства в одном главном виде искусства: в поэзии. Поэзия арабской джахилийи — уникальное и сложное искусство. Позднейшие арабские критики видели в ней скорее идеал, достойный восхищения и недостижимый. Некоторые из современных ученых подвергают сомнению ее подлинность, но все соглашаются, что, по крайней мере, часть этого материала передает идеалы и образ мыслей доисламских арабов.
Позднейшие арабские комментаторы подчеркивают ведущую роль поэзии для этого общества. Один арабский литературный критик IX века отмечает, что «поэзия джахилийи была для арабов всем, что они знали, и ею исчерпывалось их знание», а Ибн Рашид, писавший в середине XI века, так описывает роль поэта для его сородичей: «Когда в арабской семье появлялся поэт, другие окрестные племена собирались к этой семье и желали им радоваться такой удаче. Собирали пир, женщины племени играли на удах, как на свадьбе, а мужчины и мальчики поздравляли друг друга: ибо поэт был защитой общей чести, орудием, отводившим оскорбления их доброму имени и средством увековечить их славные деяния».
Поэт, в сущности, исполнял несколько важных функций: способствовал сплочению племени и его духовному единству, защищал репутацию группы и сохранял память о ней для потомства.
Поэзия надежно утвердилась в бедуинской пустыне. Большая часть ее придерживается довольно строгой формы касыды — поэмы около сотни строк, от первого лица, описывающей любовь и приключения поэта, восхваляющей его верблюдов, прославляющей его племя или покровителя. Добродетели, которыми он похваляется, — это добродетели воинской аристократии. Он, разумеется, храбр и бесстрашен, он переносит великие лишения, он похвально владеет собой, он неотразимый любовник и великий охотник. Поэты часто оказываются непокорными и даже преступными персонажами, с беспардонным энтузиазмом соблазняющими чужих жен, и часто представляют себя изгоями: человек и его верблюд против всего мира. Ни формальная религия, ни божество не упоминаются — только сила слепой судьбы и грозная красота пустыни.
За образчиком поэзии битв того времени мы можем обратиться к поэме, которую приписывают Амиру ибн аль-Туфайлю. Он был современником пророка Мухаммада, и его племя пасло стада в окрестностях города Таиф. Кажется, большую часть жизни он провел в сражениях, и, хотя сам он умер мирной смертью, его отец и многие его дядья и братья погибли в межплеменных войнах. В одной из своих поэм он описывает атаку на рассвете на врагов своего племени:
Мы напали на них на рассвете, летя на высоких скакунах, стройных и жилистых, и наконечники наших копий сверкали огнем; И острые, с заточенным лезвием, бережно хранимые в ножнах до часа боя мечи, как серпы, срезали шеи; И боевые кобылицы неслись все вместе легко и гордо, не позволяя себя обогнать. Мы напали на их войско утром, и они подобны были стаду овец перед алчными волками. И их Амра, и Амра, и Асвада мы оставили на земле — те, кто сражался, свидетели истины моих слов! Мы напали на них с отточенной белой сталью, мы рубили их на куски, пока не уничтожили всех, И мы увезли их женщин на крупах своих коней, с окровавленными щеками, которые они в горе разодрали ногтями.Или еще одно:
Воистину, война знает, что я ее дитя И что я — вождь, носивший в бою ее знак, И что я жил на вершине славы в высочайшем почете И что я воздавал за гордость и непокорность — Воин в кольчуге среди черной пыли битвы. И что я бросался на них, трусливых, яростнее, чем нападающий лев. И мой меч в день битвы рассекал кольца крепчайших кольчуг. Таково мое оружие — да живет юный воин долго, не страшась старости. Воистину народ Амира знает, Что мы стоим на вершине горы их славы, Когда слабодушные медлят и не смеют выйти вперед [2] .2
Lycdl. Diwans. P. 106.
Таковы достоинства, ценимые бедуинами, участвовавшими в ранних мусульманских завоеваниях. Поэт прославляет быстроту и силу в битве и превосходство своих скаку-нов. Особенно ценится личная доблесть. Воин-поэт защищает свое племя сокрушая соперничающие племена, но прежде всего он доказывает собственную отвагу и достоинство. Воины ислама также шли в битву, вооруженные многими из этих идеалов. Их прежде всего заботила личная репутация и репутация соплеменников. Сознательно или бессознательно они следовали образу воина-поэта джахилийи.
Поэзия влияла и на то, как они запоминали события, и, соответственно, указывает на то, как нам следует понимать эти воспоминания. Их не интересовала общая стратегия, общий отчет о ходе битвы, но они не устают интересоваться отдельными личностями и их схватками с врагом.
Большая часть Аравии пустынна, но в то же время полуостров представляет удивительное разнообразие ландшафтов. На взгорьях Йемена в юго-западной части и в Омане на юго-востоке высокие горы собирают достаточно дождей для постоянной сельскохозяйственной деятельности. Здесь люди жили и живут доныне в каменных селениях на склонах ущелий и возделывают поля на террасах крутых холмов. Население там прежде делилось на племена, подобно арабам пустыни, но было оседлым. Невозможно определить, какую часть армии завоевания составляли жители этих селений. В наше время население маленького Йемена определенно превышает население всей огромной Саудовской Аравии, и мы можем быть уверены, что многие завоеватели, особенно те, которые захватили Египет, Северную Африку и Испанию, вовсе не были бедуинами, а происходили из тех семей, что поколениями возделывали свои маленькие, но плодородные поля. Политические традиции оседлого населения юга сильно отличались от обычаев бедуинов в других частях полуострова. С начала первого тысячелетия до нашей эры в этой местности существовали постоянные государства, здешние храмы были долговечными каменными постройками с большими квадратными колоннами из монолитного камня, тогда здесь строили дворцы и крепости и оставляли на зданиях и монументах множество надписей, сообщавших, кто их заложил и кто восстанавливал. В этом обществе собирались налоги, назначались чиновники. Во времена расцвета торговли благовониями в последнем веке до нашей эры по границе йеменской пустыни протянулась целая цепь торговых городов — караван-сараев, через которые караваны верблюдов доставляли драгоценные благовония, ладан и мирру от скалистого южного побережья, где росли деревца, дававшие драгоценные смолы, на рынки средиземноморских портов, таких как Газа. Это общество способно было создавать мощные инженерные сооружения, подобные великой плотине Мариба. Здесь, на краю плато, собиралась в водохранилище дождевая вода с гор, и отсюда она отводилась по искусственным каналам в оазисы для полива полей.
К концу VI века, когда Мухаммад начал свою проповедь, славные дни аравийских царств остались в далеком прошлом. К I веку торговля благовониями пошла другим путем, поскольку усовершенствование навигации и понимание природы муссонов привели к тому, что Красное море стало главной торговой дорогой. Последнее из древних царств, Химйар, пришло в упадок, великая плотина Мариба разрушалась, и ее уже не чинили, оазисы перешли к кочующим бедуинам. Последняя датированная надпись на камне в Южной Аравии относится к 559 году. На смену царству Химйар пришла власть иноземных правителей: начиная с 530-х годов — эфиопов, а затем персов. Еще были люди, умевшие читать надписи на монументах, в народе сохранялась память о старых царствах, и последний пролом в Марибской плотине в конце VI века признавался поворотным пунктом в истории этих земель.