Великие русские полководцы
Шрифт:
30 октября 1794 г. польский король устроил Суворову торжественную аудиенцию. В Екатеринин день магистрат Варшавы поднес полководцу от имени города золотую эмалированную табакерку с гербом города и надписью: «Варшава своему спасителю». Императрица писала Суворову: «Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Но вы сами произвели себя в фельдмаршалы». Таким образом, исполнилась давняя заветная мечта Суворова. Кроме фельдмаршальского жезла он получил алмазный бант на шляпу за Крупчицы и Брест и «в полное и потомственное владение» огромное имение «Кобринский ключ», в 7 тысяч душ мужского пола. В награду от прусского короля Суворов получил орден Красного Орла и Большого Черного Орла. Австрийский император прислал в подарок собственный портрет, осыпанный бриллиантами.
Однако сразу после блестящих побед Суворов
В течение продолжительного времени Суворов оставался не у дел. Лишь в начале 1796 г. ему предложили возглавить готовящуюся экспедицию в Персию. Однако Суворов отказался от похода, который не сулил ему ни действительных боевых трудов, ни славы. Его мысль была прикована к Западу, где быстрый успех французской революции создавал возможность скорой встречи русских войск с более сильным и потому более ценным для полководца противником. Он без колебаний уступил назначение в Персию Валерьяну Зубову, а сам, в ожидании войны с Францией, принял главное командование армией в Новороссии.
Со времени командования полком Суворов никогда не трудился над боевой подготовкой вверенных ему войск с таким рвением, как у Тульчина. На этот раз, при всей его мнительности, он был уверен, что «экзерцирует» войска для себя, что в войне с Францией главнокомандующим будет он. Суворов чувствовал себя спокойным за будущее после производства в фельдмаршалы и брака «Суворочки» с графом Н. Зубовым (29 апреля 1795), породнившего его с князем Платоном, всесильным фаворитом императрицы.
В Тульчине при подготовке войск были впервые введены в программу строевых упражнений знаменитые суворовские сквозные атаки. Но мирная работа над войсками, борьба с интендантскими злоупотреблениями и мелкие повседневные административные заботы не могли удовлетворить Суворова. Уже вскоре по прибытии в Тульчин он начал раскаиваться, что отказался от персидского похода. По своему характеру он не мог хладнокровно относиться к известиям о победах В. Зубова. По обыкновению своему Суворов не скупился на насмешки в адрес «победителя Персии», «произведенного, стыдно сказать, в генерал-аншефы и кандидаты в фельдмаршалы, как только случится ему из тамошних нескольких тысяч побить несколько десятков».
Подобные отзывы не могли не отразиться на отношениях Суворова с Зубовым, к тому времени осложненных недоразумениями из-за приданого Натальи Александровны.
Кончина императрицы Екатерины (1796) изменила обстановку. Ее преемник, Павел Петрович, по вступлении на престол прежде всего прекратил всякие военные действия: отменил французский поход, вернул войска из Персии, отозвал эскадры из Англии и Немецкого моря. Он торжественно заявил, что задачей его царствования будет залечивание ран, нанесенных беспрерывными войнами императрицы, и что царствование его станет для России эпохой мира. К Суворову новый император не чувствовал особого расположения. Он не считал его выдающимся полководцем, слепо разделяя взгляды своих прусских учителей на Суворова как на грубую, но «счастливую» силу. В его подвигах он находил больше отрицательных, чем поучительных сторон. Так, например, образцово произведенный штурм Праги Павел «не почитал даже действием военным, а единственно закланием жидов». Вместе с тем в глазах Павла Суворов являлся олицетворением ненавистной ему старой екатерининской армии. Однако в первое время своего царствования он не решился порвать с прошлыми людьми так же резко, как порвал с делами прошлого царствования. Тем более внимателен он был к престарелому фельдмаршалу, который пользовался огромной популярностью в народе и всеобщей любовью войск. Павел даже звал Суворова приехать в Москву на коронацию, но Суворов
Суворов не стал делать попыток добиться благоволения нового императора или хотя бы сохранить первоначально установившееся холодно-милостивое к нему отношение со стороны Павла. Если раньше он мог пойти на компромисс ради пользы дела, то теперь «польза дела» запрещала ему какой бы то ни было компромисс. Он не мог оставаться равнодушным зрителем той беспощадной ломки екатерининских порядков, что позже на многие годы задержала естественное развитие русского военного искусства. Достигшее при Екатерине небывалого блеска, теперь оно было заменено «наемническими особенностями пруссаков» и кабинетным методизмом. Суворов прекрасно осознавал всю опасность происходившего переворота. «Боже, даруй, чтобы зло для России не открылось прежде ста лет, но и тогда основание к нему будет вредно», – писал в то время полководец.
В Тульчине, на месте своей дислокации, Суворов оставил все так, как было при Екатерине. Он не ввел в действие новых уставов Павла и продолжал обучать войска по своей системе. Вопреки формальному приказанию императора Суворов не распустил свой штаб, вышел с предложением об изменении дислокации подчиненных войск, что, по новому уставу, было за пределами его компетенции. Он по-прежнему увольнял в отпуска, посылал за курьерами офицеров. Приближенные понимали, что рано или поздно подобное самовольство навлечет на полководца немилость императора, поэтому настойчиво советовали Суворову подать прошение об отставке. И 11 января 1797 г. он пишет такое прошение. Однако ответ Павла сух, краток и категоричен: «Обязанности службы препятствуют с оной отлучаться».
Поведение Суворова, резко выделявшее его на общем фоне безусловного раболепства, не могло остаться незамеченным. И Павел вскоре убедился в том, что проступки фельдмаршала являются не следствием небрежности или недосмотра, а протестом против новых порядков. Это убеждение укреплялось у него с каждым новым сообщением из Тульчина. 2 и 12 января последовали два высочайших рескрипта, послужившие предостережением полководцу, а уже 15 января – высочайший выговор Суворову по армии, вслед за ним второй. Суворов послал вторичную просьбу об отпуске. По своему обыкновению Суворов отправил также донесение императору, краткое и своеобразное, которое было возвращено обратно. А спустя несколько часов к Суворову прибыл гонец с предписанием немедленно выехать в Петербург. В ответ Суворов 3 февраля послал прошение об отставке. Но прежде, чем оно достигло столицы, 6 февраля на разводе был отдан приказ: «Фельдмаршал граф Суворов… так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».
В конце марта пришло разрешение на выезд, и Суворов отбыл в Кобрин в сопровождении 18 офицеров разных чинов, подавших вместе с ним в отставку. Суворов предполагал привлечь их к управлению обширным Кобринским имением. Но не успели приехавшие осмотреться в Кобрине, как 22 апреля вечером прибыл коллежский асессор Николев с именным высочайшим повелением: графа Суворова немедленно перевезти в его боровичские деревни и «препоручить там городничему Вындомскому, а в случае надобности требовать помощи от всякого начальства».
Офицеры, приехавшие с Суворовым, были арестованы. Павел принял на веру придворные сплетни о том, что действия фельдмаршала были больше чем неповиновением или попыткой протеста. Да и опала Суворова не ограничивалась простой ссылкой (5 мая 1797 г. он был доставлен в Кончанское). Высочайшей властью был дан ход всем искам, денежным претензиям и жалобам в отношении Суворова. Недоброжелатели решили не упустить случая и воспользовались гневом императора на полководца. На Кобринское имение был тут же наложен секвестр. Прекращенное уже дело Вронского (было связано с интендантскими махинациями во время разгрома польско-литовских инсургентов) было возбуждено вторично. Не в меру усердные судьи на этот раз признали Суворова виновным и приговорили его к уплате штрафа в размере 60 000 рублей. Однако нелепость обвинения была столь очевидной, что сам Павел 17 марта приказал «дело сие оставить».