Великий Аттрактор
Шрифт:
– Вы помните историю о Герострате?
– Конечно. Он сжёг знаменитый храм Артемиды в Эфесе.
– Он объяснил цель своего поступка желанием остаться в веках. И с тех пор у нас регулярно появляются «Геростраты» всех сортов. И теперь их интересы не ограничиваются зданиями. Они годами насилуют и убивают женщин и детей, оставляя на их телах разные символы и знаки. Они взрывают себя в переполненных залах аэропортов и вагонах метро. Они обвешиваются камерами и транслируют в Сеть то, как совершают массовый расстрел безоружных людей… И когда мы возьмём одного, его разрушительной идеей уже может заразиться десяток таких же «Геростратов». А то и похуже… Это вирус. Вирус тщеславия. Вот с чем мы боремся. У Герострата получилось остаться в человеческой памяти. Но больше не получится ни у кого, – я замолкаю и снова бросаю взгляд на брюнетку, которая, не мигая, смотрит на меня,– Вы спрашивали: «В чём ценность забвения?». Забвение защищает и приносит спокойствие. В мире было слишком много зла, чтобы о нём помнить… Кажется, свою шляпу я оставил там?
– Вы уже уходите?
– Да,– я отдаю книгу брюнетке,– Благодарю за сотрудничество.
– Но…– она растерянно берёт томик у меня из рук и следует за мной,– Может, вы ещё зайдёте как-нибудь?
– Возможно. В следующем месяце.
– Это… Хорошо,– она слегка мнётся, глядя как я надеваю шляпу, тщательно заматываю шею шарфом и застёгиваю плащ,– Простите… А как вас зовут?
– Никак.
– А серьёзно?
– Серьёзно. Процедура «damnatio memoriae» применена ко всем магистратам забвения прижизненно. У нас нет имён.
– Прямо как у «Людей в чёрном»?
В ответ я молча улыбаюсь и выхожу на улицу. Мокрый снег летит с неба частыми и крупными хлопьями. Они на секунду вспыхивают в плотных пучках света от фонарей и исчезают во тьме, чтобы через секунду облепить моё лицо и одежду. «Да, как у грёбаных людей в чёрном»,– думаю я и закуриваю. Сколько раз я слышал этот идиотский вопрос… Жаль, что у меня в кармане зажигалка, а не вспышка для стирания памяти.
V
Печь. Она располагается в подвале нашего служебного здания. Когда-то давно это была угольная котельная, снабжающая теплом все этажи. Сейчас мы используем её для своих целей. «У нас тут нечто вроде маленького домашнего крематория для клиентов» – придумываю я шутку, вдруг вспомнив вчерашний разговор в книжном клубе, и сам невольно улыбаюсь.
Я сижу на старом стуле с металлическими ножками напротив открытой заслонки, за которой бушует оранжевое пламя. Ощущение, что смотришь прямо в Ад. Одну за другой я бросаю в огонь бумаги: выписки, счета, медицинские карточки, отдельные документы или простые записки. Всё в печь.
На этот раз я действую по протоколу, хотя это, скорее, можно назвать ритуалом. Сначала в огонь отправляются все собранные бумаги. Потом… Я достаю из кармана плаща маленький пакетик без наклеек и надписей. Потом – сам клиент. Неужели он провалялся у меня в кармане плаща всё это время? Я брезгливо выкидываю его в печь. И, наконец, в последнюю очередь огню предают карточку клиента с именем. Ту самую бумажку, которую я достаю из конверта каждый раз, когда начинаю новое дело.
Раздаётся телефонный звонок. Я встаю со стула и, всё ещё держа карточку в руке, иду к столу в противоположном углу комнаты. Мои шаги гулко раздаются в пустом подвальном помещении. Я снимаю трубку.
– Да?
На другом конце провода звучит узнаваемый чуть заикающийся голос нашего архивиста. Этот компьютерный жук недолюбливает и, кажется, немного боится меня.
– Не смог дозвониться тебе на сотовый. Решил, что ты в подвале.
– Да, я здесь.
– Послушай… Выяснилась новая подробность по твоему текущему делу,– он делает паузу.
– Ну, говори!– подгоняю я.
– У твоего клиента, оказывается, есть семья. Бывшая жена и ребёнок.
– Семья? Как такое возможно? У него были только родители. И они давно умерли…
– Брак не был оформлен официально. Ребенок записан по фамилии матери. В большинстве баз отец не указан. Я… Просто пропустил…
– Пропустил?! – меня начинает разбирать злость,– Ты хоть понимаешь, что у бывшей жены может остаться масса материалов?! Фото, дневники, да хоть всего до чёрта лысого… И мне придётся подчищать всё за тобой! Ты идиот?
– Ну, хорошо, хорошо! Я ошибся…
– Ты идиот?
– Что? Ошибиться нельзя?
– Идиот,– я раздражённо бросаю трубку. В моей руке до сих пор находится листок с именем. Я молча смотрю него. Похоже, этот парень пока не хочет меня отпускать.
VI
Маленький симпатичный домик в пригороде. Стены недавно выкрашены в светло-зелёный цвет. Не знаю, как правильно называется этот оттенок… Салатовый? Вокруг растут ровно подстриженные кусты. Лужайка тоже обихожена. Очевидно, за домом по-хозяйски следит мужская рука. Я поднимаюсь на крыльцо и звоню в дверь. После некоторого ожидания мне открывает женщина. По виду лет 40-45, светлые волосы вьются мелкими кудряшками, поверх домашнего платья в мелкий цветочек надет фартук с жирными пятнами. Она вполне могла бы сойти за классическую домохозяйку из 50-х, если бы не жирные пятна. Я сразу показываю свой жетон.
– Магистрат забвения. Разрешите войти?
– Да… Конечно,– растерянно бормочет она и пропускает в дом. Мы заходим на кухню. На столе разложены продукты, пока ещё пустая кастрюля на плите, приготовлены разделочная доска и нож… Похоже, я отвлёк хозяйку от приготовления обеда.
– Меня интересует ваш муж.
– Он… Он сейчас на работе.
– Вот этот!– я резко показываю ей бумажку, практически ткнув в самое лицо, и по его выражению моментально понимаю, что женщина прекрасно помнит моего клиента.
– Мы расстались… Пять лет назад.
– Мам, кто это?– в проёме кухонной двери замирает мальчик лет девяти.
– Ребенок от него?– киваю я в сторону мальчишки.
– Да,– отвечает женщина.
– Кто это, мам?– повторяет мальчик свой вопрос.
– Это из полиции. Дядя просто задаст нам несколько вопросов.
– Да,– я поворачиваюсь к мальчику,– Вы ведь живёте с папой? Он сейчас на работе?
– Да… Но это не мой настоящий папа. Он жил с нами раньше, а потом ушёл.
– Правда? А ты помнишь, как его звали? Твоего настоящего папу?
Мальчик уверенно отвечает. Он хорошо помнит его. На некоторые вещи у детей такая цепкая память, получше всякой бумажки. Он смотрит на меня своим пристальным открытым взглядом. С таким не договоришься. С детей не затребуешь подпись на протоколе о неразглашении. Их не запугаешь. Память о родителях живёт у них в генах…
Я перевожу взгляд с мальчика на мать. Кто первый? Что будет правильнее с точки зрения морали? Женщина, кажется, инстинктивно прочитав мои мысли, делает резкое движение. Это предопределяет мой выбор. Звучит приглушённый выстрел. Пуля попадает ей точно в сердце. Я резко разворачиваюсь и отправляю вторую пулю в сердце мальчика. Он не успевает вскрикнуть.