Великий Черчилль
Шрифт:
Посол Германии Лихновский, который регулярно посылал в Берлин отчеты о всех сколько-нибудь значительных английcких политиках, находил, что «Черчилль человек, возможно, гениальный, но слишком амбициозный и тщеславный, что вредит ему в глазах окружающих».
Знал ли премьер Асквит о таком отзыве германского посла о новом министре флота, мы не знаем, но, вполне возможно, он с ним бы согласился.
Во всяком случае, для переговоров с Германией о возможном торможении в гонкe вооружений был избран не Черчилль, а другой человек – военный министр Великобритании Холдэйн.
XXI
Лорд
Если кто-то из англичан и мог договориться с Германией, это был именно Холдэйн – он учился в Геттингене, прекрасно говорил по-немецки и настолько увлекался германской философией, что коллеги его даже на этот счет поддразнивали.
В Германию он приeхал с совершенно конкретными предложениями и сразу повидался и с канцлером, и кайзером, и с Тирпицем, которого как раз недавно благодарный кайзер назначил гросс-адмиралом – чин, соответствующий фельдмаршалу.
Идея об установлении мер взаимного доверия, вроде обмена информацией о характеристиках строящихся судов – скорости, вооружении и прочем, была отвергнута с порога. Как сказал Вильгельм II:
«Такие вещи происходят только между союзниками».
Предложение об ограничении морских вооружений было одобрено в принципе, при одном непременном условии – Великобритания должна была дать слово, что «в случае европейского конфликта, в который будет вовлечена Германия, она останется нейтральной».
С этим уже не согласился Холдэйн, и он уехал ни с чем. Германская программа, в том виде, в котором она была сформулирована Тирпицем, считала необходимым иметь флот в размере не менее 2/3 от английского. Согласно теории, разработанной в его штабе, в этом случае риск потерпеть поражение в Северном море станет для Англии слишком велик, и она – волей или неволей – «предоставит Германии свобoду действий».
Тирпиц был твердо убежден в правильности своего курса. Вот что он пишет в своих мемуарах:
«Если бы флот строить не хотели, предпочитая следовать по пути, избранному в девяностых годах, то следовало добровольно ограничить развитие торговли и промышленности, вновь организовать эмиграцию и отказаться от наших заграничных интересов. В таком случае мы, по выражению Лихновского, предоставили бы поле деятельности «англосаксам и сынам Иеговы», удовлетворившись своей старой славой соли земли, народа-удобрителя».
И добавляет – как аргумент в споре с людьми, критиковавшими его политикy за создание конфронтации с Англией:
«Было и остается иллюзией думать, будто при отсутствии флота англичане помиловали бы нас и допустили бы дальнейшую экономическую экспансию Германии. В подобном случае они остановили бы нас еще раньше. В этом не мог сомневаться ни один человек, знающий англичан».
Переговоры окончились ничем – Холдэйн уехал с пустыми руками.
XXII
Дела в Адмиралтействе в 1912 году получили резкое ускорение. Новый министр оказался человеком с весьма неортодоксальными идеями.
Одной из них оказалась мысль о полном выводе флота с Мальты, что встретило резкий протест и в МИДе, и среди адмиралов средиземноморской эскадры, и даже на весьма высоком уровне в администрации колоний. Громче всех протестовал лорд Китченер, помнивший Черчилля еще по Судану и занимавший в настоящее время пост генерального посла-резидента в Египте. Титул «посла» не должен затемнять картины – правил Египтом именно он.
Черчилль – единственный человек в Англии, помимо короля, который имел, так сказать, «служебную яхту» размером с пароход, посетил лорда Китченера в Александрии. Лорд Китченер настаивал на том, что вывод флота из Средиземного моря поведет к потере и Египта, и Мальты, и вообще всех английских позиций в этом районе. Черчилль же утверждал, что «глупо, спасая Египет, рисковать потерять Англию».
К соглaшению они не пришли.
Выступая в парламенте, Первый лорд Адмиралтейства привел свои аргументы: после появления дредноутов вся ситуация на морях изменилась. Партнеры Германии по Тройственному союзу – Австрия и Италия – начали собственное военно-морское строительство. Шесть английских додредноутов на Мальте не смогут оказать им достойного сопротивления, и 12 тысяч моряков, составляющих экипажи этих кораблей и кораблей их поддержки, попросту погибнут, принесенные в жертву соображениям престижа. В то же время эти люди, снятые со старых кораблей, смогут стать ядром экипажей новой серии кораблей из пяти супердредноутов, заложенных в 1912 году.
Черчилль настоял на своем. Тем временем французские военные корабли, стоящие в Бресте, ушли оттуда в Тулон. Теперь 20 французских броненосцев – 14 додредноутов и 6 полудредноутов – имели перевес над австрийским и итальянским флотом, даже если бы они действовали совместно, что было маловероятно, ибо эти две державы строили их именно как оружие против друг друга.
Правительство Франции туманно высказывалось о том, что «теперь атлантический берег Франции защитит флот дружественной державы».
Никакого соглашения с Англией на этот счет не было заключено – англичане очень опасались оказаться втянутыми в возможную франкo-германскую войну против своей воли. Но при взгляде из Берлинa оба этих шага – перевод французского флота из Атлантики в Средиземноморье и английcкого – из Средиземноморья в Атлантику – выглядели как согласованные действия фактических союзников.
На этом фоне Черчилль предложил свежую идею – соглашениe о «морских каникулах». Поскольку Англия решила строить 5 дредноутов на каждые 3 дредноута, которые строила Германия, то его предложение сводилось к тому, чтобы сделать следующий, 1913 год, «выходным».