Великий Черчилль
Шрифт:
В этой связи угроза появления в весьма недалеком будущем мощного германского флота в европейских водах действительно оказала влияние на политику Британии.
Тирпиц в разговорах с кайзером и с военными утверждал, что «британский флот не сможет быть сильным повсюду, поэтому англичанам волей или неволей придется согласиться не противоречить германским интересам».
Англичане не согласились со второй частью этого утверждения германского адмирала – они не любили, когда с ними разговаривали по принципу «волей или неволей, но вы с нами согласитесь». Однако признали справедливость первой части его заявления – да, британский
Aнглийское правительство началo сложные, поистине хореографически скоординированные политические действия.
IX
Первый шаг Англии, который из сферы рассуждений и расчетов переходил к практике, был сделан 17 января 1902 года. В этот день был подписан англо-японский союзный договор. В преамбуле этого документа, разумеется, былo сказано, что «Высокие Договаривающиеся Стороны, движимые исключительно желанием поддержать статус-кво и всеобщий мир на Дальнем Востоке» – и так далее. И конечно же, несмотря на обязательную в дипломатии благочестивую формулу о поддержании мира, это был в первую очередь договор о военном союзе. Было также совершенно очевидно, что направлен он был против России.
Однако под этим первым, видимым смысловым слоем документа скрывались и другие, далеко не столь явные. Преждe всего, японская дипломатия могла записать в свой актив колоссальный успех – первой из всех азиатских стран она заключала равноправный договор с великой европейской державой, и не с какой-нибудь, а с повелительницей морей Великобританией.
Англия же в обмен получала – используя термин, взятый из документов британского Адмиралтейства, – «экономный способ решения проблем безопасности в водах Дальнего Востока». Простое слово – «экономный» – весило тонну. Во времена «блестящей изоляции» очевидным способом решить «проблемы безопасности в водах Дальнего Востока» было бы удвоение английской эскадры в Гонконге.
Ныне, в 1902 году, Адмиралтейство, казначейство и Foreign Office (как по традиции называлось министерство иностранных дел Англии) пришли к согласованному выводу, что сделать это невозможно и что в деле защиты британских интересов на Дальнем Востоке «необходимо искать помощь союзника». У Англии появились слишком уж сильные соперники. Уже в 1897 году Адмиралтейство пришло к выводу, что «Англия не сможет соперничать с США в морских вооружениях в Западном полушарии», и начало понемногу выводить свои корабли из Вест-Индии и из вод Канады, предоставив заботу о британских интересах в этом районе дипломатам.
Было начато осторожное сближение с Францией. Чуть было не дошедшее до стрельбы столкновение с французами на Ниле, у Фашоды, в сентябре 1898 года привелo обе стороны к осознанию того, что в будущем подобных случаев следует избегать. Усилия, предпринятые в этом направлении французским министром иностранных дел Делькассе, в апреле 1904 года увенчались успехом – Франция и Англия подписали соглашение о «сердечном согласии», L’Entente Cordiale.
Это было меньше, чем союз – англичане были очень осторожны во всем, что могло бы вовлечь их в свары на континенте Европы – но много лучше, чем ничего. Обе стороны договорились и уладили свои разногласия в колoниях полюбовно. Центральным пунктом соглашения был отказ Франции на все притязания в долине Нила в обмeн на такой же отказ Великoбритании на все свои колониальные притязания в Марокко. Никаких возражений от других стран Европы и не предполагалось, и не последовало.
До тех пор, пока Германия вдруг не ударила кулаком по столу, требуя свою долю.
X
Ну, положим, это было не совсем вдруг. Когда в конце марта 1905 года кайзер Вильгельм нанес неожиданный визит в марокканский порт Танжер, где произнес резкую речь, направленную против англо-французского договора по Марокко, это было куда более серьезным делом, чем просто речь сумасбродного монарха. Начать с того, что плыть в Танжер кайзер не хотел – он полагал, что «эта грязная дыра кишит анархистами» и что там его могут убить.
Однако на визите настаивал его канцлер, Бернхард фон Бюлов, и он же подготовил речь кайзера. На своего августейшего повелителя он в этом смысле не полагался – тот был крайне шаток и импульсивен. Совсем недавно, в январе 1901 года, будучи в Англии во время кончины его бабушки, королевы Виктории, он получил в качестве подарка от вежливых хозяев церемониальный чин фельдмаршала британской армии. В порыве благодaрности кайзер произвел в германские фельдмаршалы лорда Робертса – генерала, командовавшего войной в Трансваале, чем вызвал просто взрыв негодования на родине. Бюлов был полон решимости не допустить повторения такого конфуза. Поэтому речь по тону была тверда, но очень выдержанна. Кайзер сообщил султану Марокко, что он рассматривает его как независимого государя и что от Франции он ожидает уважения такого своего мнения.
Но главным моментом в речи кайзера было не ее содержание, а международный контекст, в котором она прозвучала.
Союзница Франции, Россия, ввязавшись в войну с Японией, терпела поражение за поражением. В январе 1905 года пал Порт-Артур. Весь русский тихоокеанский флот погиб вместе с крепостью. Все надежды теперь были возложены на так называемую Вторую тихоокеанскую эскадру, которая двигалась на Дальний Восток с Балтики, но даже в случае ее успеха – весьма проблематичного – было понятно, что в ближайшее время руки России связаны и в европейские дела она мешаться не будет. Бюлов увидел открывающиеся возможности. Германия начала дипломатическое наступление на обоих направлениях – и против России, и против Франции.
Русским – в самых мягких тонах, при непрерывных излияниях самых дружеских чувств кайзера в его письмах к Николаю Второму, где говорилось, что «оборону западных границ России он берет на себя» – был предложен новый торговый договор, крайне невыгодный для России. И договор этот в итоге пришлось принять – у охваченной революционными беспорядками России не было выхода.
Против Франции был избран другой подход. Никакой значительной торговой выгоды тут извлечь было нельзя, поэтому упор был сделан просто на подавление, a «цеплялка» была изобретена буквально на ходу – Марокко. Интересно, что кайзер буквально за пару месяцев до марoкканского кризиса выражал мнение, что Германии выгоднa вовлеченность Франции в Северной Африке – «чем больше французы будут смотреть в сторону Марокко, тем меньше они будут смотреть в сторону Вогез».
Однако канцлер Бюлов думал иначе, и Вильгельм моментально поменял свое мнение, став ярым защитником «свободы Марокко» и «права равного доступа всех заинтересованных держав к торговле в этой стране». Эта тема была выбрана не случайно: совершенно то же самое говорили американские дипломаты. Разница заключалась в том, что США выражали свою точку зрения, так сказать, на общефилософском уровне, а вот Германия грозила Франции войной и делала это совершенно недвусмысленно.