Великий Дракон Т-34
Шрифт:
Особый интерес Гиммлера к ведьмам был, возможно, обусловлен и тем, что 4 апреля 1629 года была казнена ведьма Маргарет Гимблер, числившаяся в его родословном древе. Она была сожжена на костре в этом самом каменном карьере, где сейчас велись раскопки. Основная мысль рейхсфюрера сводилась к тому, что преследования ведьм были начаты этрусками, которых он относил к азиатам, а стало быть, этруски, как и христианство, были порождением восточного мира, конец которого не за горами. На прощание Гиммлер энергично пожал доктору Гримму руку и сообщил, что его группа официально входит в отдел тайных наук Аненербе, но напрямую подчиняется Имперской Службе Безопасности. Также Гиммлер посоветовал не откладывать написание фундаментального труда на тему, скажем, «Фигура ведьмы и черная месса в немецких сказках», так сказать, фамилия обязывает, доктор Гримм, все честные немцы ждут, доктор Гримм! Архивариус пятился к двери, сопровождаемый энергичными жестами рейхсфюрера, задом открыл дверь и смог перевести дух только в коридоре, держа в руках объемистые папки, на которые его новый начальник так и не удосужился взглянуть, поглощенный своей речью. Ученый уяснил для себя одно: выхода у него нет, придется пополнять картотеку…
Рассказ старого архивариуса был прерван на самом интересном месте, и собеседники вернулись к действительности – в офицерскую столовую под прочной брезентовой крышей.
– Вы позволите к вам присоединиться? – Рядом с их столиком стоял молодой человек с цепким взглядом. Он держал в руках поднос с набором дежурных блюд офицерской столовой.
Свободных столиков в палатке столовой уже хватало, но отказ был бы неуместен и вызвал бы ненужные подозрения. Ученый сделал приглашающий жест рукой. Молодой человек кивком головы поблагодарил и аккуратно присел, отодвинув стул. Он сразу уткнулся в свою тарелку и больше не произнес ни слова.
Виктор с доктором еще немного поболтали, вспоминая Пассау и тихие вечера в доме Нерингов. На прощание Гримм пригласил Виктора заходить к нему в палатку запросто, без предупреждения, и они расстались.
На территории полевого лагеря палатки старших офицеров и ученых стояли особняком и охранялись особо тщательно. В конце дня, после тщательной проверки состояния техники и оружия в первом взводе, Виктор вспомнил о приглашении доктора Гримма и направился к палатке, на которую ему указал архивариус после обеда. Дорогу капитану немедленно преградил могучий человек в штатском, стоявший до этого неподалеку, прислонившись плечом к дереву. Он вежливо поинтересовался:
– Чем могу помочь, господин капитан?
– Мне нужен Эрик Гримм, – холодно ответил Виктор. Став офицером, он общался с вот такими шпиками свысока, презирая их всей своей армейской душой.
– По долгу службы или просто так? – Незнакомец не собирался уступать капитану дорогу. Его назойливые вопросы и бесцеремонность начинали раздражать. Короткий разговор начинал напоминать допрос.
– А вам какая разница? – вспылил танкист.
– Есть определенная разница! Господин доктор очень занят. Оч-чень… – Детина издевался уже откровенно. Наконец он вытащил из кармана металлический гестаповский жетон на цепочке и сунул его танкисту под нос. – Надеюсь, вопрос исчерпан, господин капитан?
– Разумеется! – бодро ответил Виктор и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел обратно. Оставалось только мысленно чертыхаться, внешне оставаясь невозмутимым и насвистывая марш второго танкового корпуса. Задираться с гестаповцем – себе дороже.
– Вот так, теперь намного лучше, – раздалось за спиной. Гестаповская свинья иронизировала вслух, досадуя, что не удалось поиздеваться над выскочкой – танкистом с Рыцарским крестом.
Больше с университетским другом отца Неринг не встречался. Вероятно, служебные дела позвали старика в дорогу… В Испанию или Африку. Там тоже с ведьмами особенно не церемонились, впрочем, как и везде. Об одном не упоминал добрый наивный Эрик Гримм – об имущественном интересе или неразделенном ложе. Именно эти два мотива и отправляли женщин на костер. Какие там идеи, какая там чистота помыслов, какое колдовство!
Служба шла своим чередом. В один из обычных, неприметных дней Виктор вместе с техником роты отправились на внешнее кольцо охраны встречать горючее. Согласно требованиям безопасности, они должны были встретить цистерну, заправить технику и сопроводить бензовоз обратно, за внешнее кольцо. Из большого мира к карьеру вела проселочная дорога. В самом узком месте между холмами дорога была перегорожена куском железнодорожного рельса с тяжелым противовесом. В полосатой будке возле мощного шлагбаума скучал часовой. Неподалеку, в тени деревьев, расположился десяток автоматчиков. Два мотоцикла с пулеметами, установленными на колясках, были заботливо прикрыты ветками: кому хочется патрулировать опостылевший район верхом на раскаленной сковородке?
В ожидании горючего офицеры стали свидетелями странного разговора. Из соседней деревни, расположенной за границей внешнего оцепления, пришла небольшая делегация во главе со старостой и священником. Деревенский глава для солидности нацепил на шею внушительного вида сверкающую цепь, со звеньями в палец толщиной – символ его положения и власти. По тому, как легко он ее нес, можно было сделать вывод, что она не из золота, а из металла попроще, намного более легкого и дешевого, может быть, даже из крашеного дерева. Немцы – народ бережливый, а символ – он и есть символ.
Часовой наотрез отказался пропустить делегацию в лагерь и вызвал дежурного офицера. К селянам лениво подошел офицер в щегольски изогнутой фуражке. Староста чинно представился и передал слово сельскому священнику.
Священник в черной сутане, перебирая в руках четки, несколько монотонно и пространно, но очень доходчиво изложил цель визита.
Курган в карьере, который раскапывали археологи, местные жители называли Могилой. Обычай требует, чтобы могила была расположена в направлении восток-запад, так чтобы покойник лежал ногами к востоку и головой к западу. Известно, что зов на Страшный суд придет с востока, и для мертвеца будет лучше, если в утро Воскресения он сможет встать на ноги лицом к восходящему солнцу. Старинное немецкое название восточного ветра – «ветер ног покойника». Выкопать могилу в направлении север—юг было очень нехорошо – и означало либо недостаток уважения, либо прямое недоброжелательство по отношению к покойнику, которому предстоит в ней лежать. На некоторых сельских погостах встречаются такие могилы, и там лежат чужаки, самоубийцы, а порой даже еретики, колдуны и ведьмы, якшавшиеся с нечистью. Господину офицеру не стоит над этим смеяться.
Ступать на могилу или ходить по ней, а уж тем более тревожить, как это делают археологи, – плохая примета. Это неуважение не только к тому, кто лежит в ней, но и ко всем лежащим поблизости. Раскапывать могилу всегда считалось плохим предзнаменованием. Ее раскрытая пасть ждет новой пищи, и скоро может приключиться не одна смерть. Разрушать, а тем более грабить могилы было себе дороже. Разбуженные до Страшного суда мертвецы начинают бродить, сея смерть и ужас. Господа офицеры могут смеяться сколько угодно, но с того самого момента, когда в карьере появились люди, в деревне стали происходить очень странные события. Стога опрокидывались и рассыпались по земле веером, снопы переносились с одного поля на другое. Тенор-колокол на церковной колокольне звонил в полночь сам по себе. Животные исчезали из запертых загонов и обнаружены бывали в самых неподходящих местах – на чердаках, в подвалах и даже в местном храме. Коровы начали телиться прежде срока, куры перестали нестись. Случился необъяснимый падеж тридцати овец и двух лошадей в хозяйстве старосты. Напрашивается предположение, что все это было результатом действий некоего злоумышленника, но такового не только не обнаружили, но и никого не заподозрили. Кто в силах забросить быка на чердак, да так, что никто не услышал ни единого звука? Не-е-ет, господа, человеку такое не под силу. Вот потому жители деревни склонны считать источником всех бед раскопки Могилы. Кто или что в Могиле похоронено – они не знают, да лучше и не гадать. Священник со старостой просят господ военных от имени всей общины, чтобы Могила была восстановлена как можно быстрее. Тогда и неприятности прекратятся.
Под конец эсэсовец перестал смеяться и со всей серьезностью ответил, что от имени командования и от себя лично предупреждает: если колокол еще раз зазвонит сам по себе, то падеж скота перекинется на скотов-паникеров из местного населения. И падеж среди паникеров начнется с местного старосты и священника. Если не прекратятся беспочвенные слухи, тенор-колокол уже будет звонить по господину сельскому старосте и остальным суеверным придуркам. Он это торжественно обещает всей сельской общине, и не просто обещает, а торжественно клянется здоровьем всех павших овец старосты и лошадей в придачу.