Великий Эллипс
Шрифт:
ПРОЛОГ
— Она — бесподобна, она — совершенна, она — божественна, — провозгласил король Нижней Геции. — Возьми кусочек шпика, мой друг, и я расскажу тебе о ней.
— Сир, подготовка завершена, — напомнил магистр тайных знаний, предпочитавший называть себя «Невенской». Его внешность выдавала в нем чужеземца, и говорил он с экзотическим акцентом. — Я готов начать демонстрацию.
— Я никогда не встречал такого восхитительного создания, — продолжал свои откровения король. — Ее улыбка — восход солнца в тропиках. Ее походка — струящийся горный ручеек. Ее голос — серенада, льющаяся с небес.
— Если Ваше Величество соизволит взглянуть в реактор,
— Изгиб ее губ — творение вдохновенного архитектора. Ее кожа — застывший лунный свет. Округлость ее груди — не нахожу слов описать это!
— Годы эзотерических экспериментов, — гнул свою линию Невенской, — наконец-то принесли плоды, сир. Открытие большой значимости…
— Сейчас меня это мало заботит. Есть вещи поважнее. Послушай, ты же мужчина, где у тебя сердце, где твое воображение? Посмотри, какой угорь — в масле, с перчиком чили, съешь и веди себя как человек.
— Как угодно Вашему Величеству. — Магистр, называющий себя Невенским, послушно подцепил лакомый кусочек с большого плоского блюда, занимавшего половину стола в его лаборатории, проглотил и почувствовал, как беспокойство улеглось. Удивительно, но еда всегда оказывала на него умиротворяющее действие, особенно дорогая, искусно приготовленная и красиво поданная. А кухня во дворце Водяных Чар была либо отличной, либо грандиозной. Взять хотя бы угря в масле с перцем чили: ничего не подозревающий язык вначале ощущает нежный вкус влажной мякоти — и вдруг обжигается адским пламенем. Умопомрачительно. А хорошо прожаренные кусочки свиного сала — внизу плотные, сочные, а сверху воздушные, как безе! А икра с приправами, украшенная крапинками лука и уложенная слоями со сметаной! А маринованные яйца ржанки! А маленькие шарики чесночного крема в гнездышках из хрустящих ломтиков картофеля! А шафрановые, продолговатой формы корзиночки, черные от наполнявших их трюфелей! Восхитительно. Вне всякого сомнения, король Мильцин IX знал толк в выборе шеф-повара, может быть, даже излишне хорошо знал — свидетельством тому являлся Невенской: раздавшееся в талии тело мужчины среднего возраста ужасно вредило имиджу, который он обязан был поддерживать в силу профессии и занимаемой должности.
Но такой пустяк мало заботил Невенского. Просторное темное платье, какое традиционно носят люди его профессии, прикрывало неприглядные выпуклости тела, черный густой парик маскировал лысеющую макушку, а черные крашеные усы и бородка — толстые щеки и двойной подбородок. Фальшивый иностранный акцент расцвечивал простенькие интонации сына гецианского лавочника; все эти невинные хитрости искусно прикрывали скучную и бесцветную правду — заурядного Ница Нипера. Ниц Никто, Ниц Ничто, Ниц Пустое Место.
Нет больше Ница.
Есть сам себя смастеривший Невенской. Уроженец северного Разауля, потомок знатного рода, мистик, медиум, всемогущий маг и чародей. Одаренный человек. Словом, на сцене жизни появилась заслуживающая внимания персона, тот, чьи достоинства сумели покорить сердце короля Нижней Геции и завоевать его расположение.
Мильцин IX — прозванный непочтительно «Безумный Мильцин» — проявлял щедрость и великодушие к своим причудам в человеческом обличье. Унизительные для королевской крови недостатки — чрезмерную щедрость и снисходительность — король легко прощал себе. Способный угадывать таланты, Мильцин взял Ница Нипера, известного как Невенской, в свой дворец Водяных Чар; кормил и содержал его роскошно, платил ему необычайно щедро, включил его в список участников придворных церемоний, выказывал ему всяческие знаки своей благосклонности и, что самое важное, предоставил ему самую современную и полностью оснащенную подземную лабораторию, о которой любой одержимый поборник тайных знаний и колдовства может только мечтать. Взамен его величество просил самую малость — время от времени тешить его чем-нибудь новеньким и необычным.
Облагодетельствованный таким образом Невенской вынужден был смотреть на своего рептильно мыслящего монарха умильнейшими глазами. Безумный Мильцин продолжал петь свои напыщенные дифирамбы:
— …Дуги ее бровей… нежнейшие ушки… лебединая шея… белые округлые плечи… крошечные, беспомощные, очаровательные ручки, как у ребенка… прелестная, неотразимая… волшебная…
Придворный этикет, равно как и дипломатический протокол, не позволяет отвечать молчанием на излияния светлейших особ, и потому Невенской осмелился вставить слово со свойственным ему фальшивым разаульским акцентом:
— Милейшая особа действительно обладает многими достоинствами, даже самое крошечное из них — истинное сокровище, которое Ваше Величество не может не оценить.
Безумный Мильцин прервал на самой середине свою патетическую песнь, его глаза — блестящие, круглые, выпученные, как у жабы — еще больше выпучились.
— Какая особа? — спросил король.
— Достопочтенная лиНефляйн, сир. Счастливейший объект обожания Вашего Величества. Ко…
— А-а, — промычал Мильцин. — Эта-то… Слушай, парень, ты действительно вообразил, что жена лиНефляйна заслуживает таких похвал? Ты слишком надолго похоронил себя заживо в этой лаборатории; твои понятия о красоте стали какими-то извращенными.
— Ваше Величество поправит меня, если я ошибаюсь, но ведь и месяца не прошло с тех пор, как вы превозносили красоту достопочтенной дамы. Не вы ли тогда называли себя «беспомощным рабом непревзойденного сияния»?
— Может быть, я не помню. Она, конечно, ничего, я, правда, тут преувеличиваю в некотором роде. Ведь она уже не совсем молода, и я подозреваю, что она красит волосы. Более того, у нее на левом бедре противная родинка. Или на правом? Да какая разница! Как может это увядшее очарование равняться со свежей, юной прелестью многоуважаемой мадам лиГрозорф?
— Мадам лиГрозорф?
— Роза, мой друг, с еще не высохшими каплями росы. Ей не более восемнадцати, и она только что появилась при дворе. Невинна, чиста, ни намека на испорченность. Признаюсь, я безнадежно влюблен. Никогда я не знал такой глубины чувств…
Мильцин уже витал где-то в облаках… не повод для беспокойства, он скоро вернется на землю.
В очередной раз Невенскому пришлось воспользоваться приемом опытного царедворца и подавить вспышку раздражения. Приняв вид восхищенного одобрения, он принялся изображать неподдельный интерес к новоявленной пассии короля. Слушая, он усмирял себя кусочками свиного сала, foie gras, оливками в масле, жареными слоеными пирожками, всем, что он находил на большом плоском блюде, стоявшем на столе в его лаборатории. Вскоре его внутренности подали предостерегающий сигнал, но Невенской не придал ему значения, так как чрезмерно гордился устойчивостью своего желудка ко всяким излишествам.
Натренированный слух адепта уловил легкое изменение ритма монолога, который он слушал вполуха. В выпуклых глазах его суверена поубавилось возбужденного блеска, и жесты начали терять свой пыл. Тема себя исчерпывала. Вскоре Мильцин IX ненадолго замолчал, нащупывая кульминационную ноту.
Невенской воспользовался моментом:
— Король желает отвлечься от своих многочисленных забот. Позвольте слуге его величества привилегию, разрешите внести некоторое разнообразие в ход беседы.
— А? О да, ты рвался мне что-то показать, не так ли? Ну, что это на сей раз?