Великий Гусляр (худ. В. Шатунов)
Шрифт:
— Дедушка, не надо! — в голосе Ленечки булькали слезы.
— Чтобы угодить вам, он забросил научную работу.
— Издеваешься, дядя Коля? — спросил Щегол.
— Неужели вы не замечаете, что дома лежат книги, в которых вы, Боря, не понимаете ни слова? Я напишу в Академию наук!
— Ах, напишешь? — Борис поднялся со стула. — Писать вы все умеете. А как позаботиться о ребенке — вас не дозовешься. Так вот, обойдемся мы без советчиков. Не дам тебе калечить ребенка!
— Он вундеркинд!
Ложкин схватился за сердце,
— И вообще не вмешивайтесь в нашу семейную жизнь. Леонардик — обыкновенный ребенок, и я этим горжусь.
— Не вмешивайся, деда, — попросил Ленечка. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы бессильны преодолеть инерцию родительских стереотипов.
— Но ведь вас тоже ждет слава, — прибегнул к последнему аргументу Ложкин. — Как родителей гения. Ну представьте, что вы родили чемпиона мира по фигурному катанию…
— Это другое дело, — ответил Борис. — Это всем ясно. Это бывает.
И тогда Ложкин догадался, что Щегол давно обо всем подозревает, но отметает подозрения.
— Мы сегодня выучили пять букв алфавита, — вмешался в беседу Ленечка. — И у папы хорошее настроение. С точки зрения морали, мне это важнее, чем все возможные открытия в области прикладной химии или свободного полета.
— Боря, неужели вы не слышите, как он говорит? — спросил Ложкин. — Ну откуда младенцу знать о прикладной химии?
— От вас набрался, — отрезал Боря. — И забудет.
— Забуду, папочка, — пообещал Леонардик.
С тех пор прошло три года.
Скоро Леонардик пойдет в школу. Он научился сносно читать и пишет почти без ошибок. Ложкин к Щеглам не ходит. Один раз он встретил Ленечку на улице, ринулся было к нему, но мальчик остановил его движением руки.
— Не надо, дедушка, — сказал он. — Подождем до института.
— Ты в это веришь?
Ленечка пожал плечами.
Сзади, в десяти шагах, шла Клара, катила коляску, в которой лежала девочка месяцев трех от роду и тихо напевала: «Под крылом самолета…» Клара остановилась, улыбнулась, с умилением глядя на своего второго ребенка, вынула из-под подушечки соску и дала ее девочке.
Ретрогенетика
Славный майский день завершился небольшой образцово-показательной грозой с несколькими яркими молниями, жестяным нестрашным громом, пятиминутным ливнем и приятной свежестью в воздухе, напоенном запахом сирени. Районный центр Великий Гусляр нежился в этой свежести и запахах. Пенсионер Николай Ложкин вышел на курчавый от молодой зелени, чистый и даже кокетливый по весне двор с большой книгой в руках. По двору гулял плотный лысый мужчина — профессор Лев Христофорович Минц, который приехал в тихий Гусляр для поправки здоровья, подорванного напряженной научной деятельностью. Николай Ложкин любил побеседовать с профессором на умственные темы, даже порой поспорить, так как сам считал себя знатоком природы.
— Чем увлекаетесь? —
— Увлекся антропологией, — сказал Ложкин. — Интересуюсь проблемой происхождения человека от обезьяны.
— Ну и как, что-нибудь новенькое?
— Боюсь, что наука в тупике, — пожаловался Ложкин. — Сколько всего откопали, а до главного не докопались: как, где и когда обезьяна превратилась в человека.
— Да, момент этот уловить трудно, — согласился Лев Христофорович. — Может быть, его и не было?
— Должен быть, — убежденно ответил Ложкин. — Не могло не быть такого момента. Ведь что получается? Выкопают где-нибудь в Индонезии или Африке отдельный доисторический зуб и гадают: человек его обронил или обезьяна. Один скажет: «человек». И назовет этого человека, скажем, древнеантропом. А другой поглядит на тот же зуб и отвечает: «Нет, это зуб обезьяний, и принадлежал он, конечно, древнепитеку». Казалось бы, какая разница — никто не знает! А разница в принципе!
Минц наклонил умную лысую голову, скрестил руки на тугом, обтянутом пиджаком животе и спросил строго:
— И что же вы предлагаете?
— Ума не приложу, — сознался Ложкин. — Надо бы туда заглянуть. Но как? Ведь путешествие во времени вроде бы невозможно.
— Совершенная чепуха, — ответил Минц. — Я пытался сконструировать машину времени, забрался во вчерашний день и там остался.
— Не может быть! — воскликнул Ложкин. — Так и не вернулись?
— Так и не вернулся, — сказал Минц.
— А как же я вас наблюдаю?
— Ошибка зрения. Что для вас сегодня, для меня вчерашний день, — загадочно ответил Минц.
— Значит, никакой надежды?
Профессор глубоко задумался и ничего не ответил.
Дня через три профессор встретил Ложкина на улице.
— Послушайте, Ложкин, — сказал он. — Я вам очень благодарен.
— За что? — удивился Ложкин.
— За грандиозную идею.
— Что же, — ответил Ложкин, который не страдал излишней скромностью. — Пользуйтесь, мне не жалко.
— Вы открыли новое направление в биологии!
— Какое же? — поинтересовался Ложкин.
— Вы открыли генетику наоборот.
— Поясните, — сказал Ложкин ученым голосом.
— Помните нашу беседу о недостающем звене в происхождении человека?
— Как же не помнить.
— И ваше желание заглянуть во мглу веков, чтобы отыскать момент превращения обезьяны в человека?
— Помню.
— Тогда я задумался: что такое жизнь на Земле? И сам себе ответил: непрерывная цепь генетических изменений. Вот среди амеб появился счастливый мутант, он быстрее других плавал в первобытном океане или глотка у него была шире… От него пошло прожорливое и шустрое потомство. Встретился внук этой амебы с жуткой хищной амебихой — вот и еще шаг в эволюции. И так далее, вплоть до человека. Улавливаете связь времен?