Великий и Ужасный. Фантастические рассказы

Этот прохожий не любил

римлян. Он не любил всё, что было связано с Римом — кроме его женщин. Да ещё разве что знаменитый легионер Брабо по праву заслужил признательность и уважение фламандца. Отважный солдат сгинувшей без следа империи вступил в схватку с грозным великаном, жестоким и неумолимым, и, отрубив мерзавцу руку, швырнул её в Шельду.

Зато он, прохожий, знал и любил этот город, Град Отсечённой Длани. Красивейший из всех городов Фландрии, облечённый покоем ленивых, медлительных каналов и полусонных старинных мостов. Антверпен, чьи многочисленные верфи и доки тянулись на десятки миль вплоть до самой голландской границы…

В западной части площади Гротмаркт, которую прохожий мерил широкими шагами, высилось всё ещё величественное здание ратуши. Здесь каждый камень помнил звук его шагов. Сомкнув круг, бок о бок тут выстроились гильдейские дома с резными ступенчатыми фронтонами и изящными золочёными фигурками на остроконечных крышах. Весною площадь превращалась в чудный сад, потому что каждый подоконник пестрел яркими душистыми цветами, и, точно морские валы, райские кущи вздымались к голубым небесам.

Колокол ударил три раза. Худой, как жердь, прохожий, одетый в длинный, весь в складках, выцветший дорожный плащ, остановился и нехотя глянул направо — туда, где, проткнув серые осенние облака непомерно острым шпилем, стоял огромный готический собор. Он прищурил глаза — кровавый солнечный луч протиснулся сквозь дымчатую завесу.

— Ну, здравствуй, солнышко! — улыбнулся человек. — О, да, воистину ты счастливейший из фламандцев! — пробормотал он себе под нос. — И Питер-Пауль и Вольфганг-Амадей, то были гении. Счастлив тот, кто в чёрные дни сохранит чистоту сердца — говаривал отец. А ты, весёлый старожил, помня его завет, всего лишь держал первому кисти, и второго подсадил к органу. Малыша как-то привезли во Фландрию — дать концерт, а ведь он не доставал до клавиш… Многое видел этот собор: и порушенные статуи, и величайших из творцов.

Но прохожий человек не долго предавался воспоминаниям. Миновав лабиринт лишь ему известных переулков и проходов, зажатых между увитыми плющом аккуратно выбеленными старинными домиками, он двинулся к Вогельмаркт. И, вырвавшись из ловушки древнего города, где ныне царили тишина и спокойствие, шагнул на ещё шумный рынок. Прежде здесь можно было купить почти всё, что пожелает душа. По старинной традиции, каждый год устраивались шутливые выборы рыночного короля и королевы из числа самых преуспевающих торговцев. Но только в этот четырнадцатый год очередного века всё было иначе, и даже пекари, словно сговорившись, не пекли в этот год знаменитые «антверпенские ручки» — сладости в форме отрубленной кисти поплатившегося за свою жадность и жестокость гиганта Антигона.

— И какой же фламандец не знает

толка в питье! — рассуждал странный прохожий, меряя полупустой рынок длинными, точно ходули, ногами. — Только гляньте на наши тучные розовые нивы, как колышется в них добрый ячмень! Это он даст жизнь кипящему золотом пиву Фландрии… А вина, чего стоили вина, и сколько его было пролито в глотку ещё в те незапамятные времена, когда я догадался полетать на виду доверчивых горожан: одно из Бюле, виноградники которого подходили к самым Намюрским вратам, да и само намюрское, далее — люксембургское, испанское и португальское, рейнское и брюссельское, лувенское и арсхотское, правда, и изюмная наливка стоила того, чтобы проглотить язык. О славный город, куда стекались со всего Света сокровища и пряности! …Да не вечно, не вечно, фламандцы, мечтать нам о душистых яствах и пьянящей влаге!

Он остановился у полупустого прилавка — съестные припасы смели ещё в середине августа, когда пал последний из двенадцати фортов некогда неприступного Льежа — теперь тут продавалось и выменивалось на ту же снедь лишь никому не нужное барахло. Впрочем, попадались и самые необходимые вещицы. Незнакомец долго бродил среди лавок да прилавков, пока не остановился у той, при которой виднелся старинный герб оружейной гильдии.

— Неплохой шнур! — похвалил он товар.

— Совсем новый, парень… Уступлю задёшево, точно ты сам мастер Бикфорд, — сострил продавец.

— По рукам, я не постою за ценой, почтенный торговец.

— Я вижу, парень, тебе приглянулся и этот клинок?! — сказал тот, кто стоял за прилавком. — Э, голову-то побереги, ударишься!

— У меня некогда был такой же, — пояснил сухощавый прохожий, примеривая резную рукоять ножа к ладони.

Она была сработана в виде клетки. Внутри проглядывался выточенный череп, глазницы которого чернели высохшей вражьей кровью, так и не смытой за минувшие века. Поверх клети лежала тощая собака. То была сталь, верная по гроб жизни.

— Что ж, ты понимаешь толк в добрых ножах! — похвалил продавец, — Держу пари, твои предки знатно резали брюхо испанцам.

— Надеюсь, что у кайзера оно такое же мягкое! — ответил прохожий лавочнику, и в глазах его вспыхнул злой огонёк.

— Знаешь, а бери ты его задаром, парень! — молвил хозяин лавки, протягивая оружие человеку.

— Просто так не положено, друг! На, возьми вот, — ответил прохожий и протянул щедрому собеседнику монету.

— Ого! Да у тебя, я погляжу, карманы набиты флоринами? — подивился прежний владелец ножа. — Такой старины я давно не встречал.

— Для благого дела не жаль, — отшутился сухощавый.

— Правду ли говорят, — спросил его неожиданно торговец, — что королева всё ещё в городе. Слухи ходят, её видели среди сестер милосердия.

— Может и так, — согласился его удачливый покупатель, пряча нож среди одежды. — Хотя она из Баварии, но верна своему мужу и королю.

— Редкий случай, — продолжил торговец. — Не всякая женщина может такое сказать.

— Моя — может! — скупо, но уверенно молвил человек в ответ.

— Ты, должно быть, моряк? У меня такое ощущение — мы уже не раз встречались на этой земле.