Великий и Ужасный
Шрифт:
— Замирились-нах… Щас по всему Маяку такой бардак-ять начнется, мама не горюй! Попробуют молодые меня за жабры взять… Слушай, а ты подработать не хочешь? — вдруг подобрался он.
— В каком смысле? — этот Щербатый, похоже, не зря добился такого высокого положения в местной преступной иерархии! Подметки на ходу рвет.
— Ну, за деньги-ять поработать! Разбить-нах пару голов, выпустить кишки… Не надымским-врот, нет! Беспредельщиков щас набежит-нах…
— Нет уж, дядя. Ешьте сами с волосами, — я отрицательно покачал головой. — Уговор простой — я не лезу в ваши разборки, вы не трогаете меня, мое имущество и тех, кто под моей защитой.
— Договорились-нах. Мои ребята тебя-ять трогать не будут, за беспредельщиков-нах я не в ответе, — он протянул мне свою мускулистую зеленую лапищу. — Я бы, конечно, хотел-нах, чтобы мы, орки, все вместе…
— Ой, Щербатый, чья бы корова мычала! Не надо мне тут за равенство и братство, — отмахнулся я, но руку ему пожал.
«Мы, орки?» Не было никакого мы! Он просто мечтал прогнуть меня и сделать своей псиной, чтобы натравливать на врагов — вот максимум, на что я мог бы рассчитывать. Так что пусть идут в сраку все вместе, и он, и Игельшнойцхен и прочие им подобные. Если и играть в «Крестного отца» — то только по своим правилам.
— Месть беспощадная всем супостатам!
Всем паразитам трудящихся масс! — напевал я, подходя к полицейской машине.
Вахмистр Перепелка легким нажатием сенсорной панели открыл передо мной заднюю дверь — пассажирские сидения были отделены от передних мест прочной перегородкой и сказал:
— Садись давай. Мне еще один погром на Маяке этой ночью не нужен!
— А с чего вы решили… — начал было я, впихивая свое тело в нутро машины, но был бесцеремонно прерван.
— А с того, что когда Густав узнает, что ты договорился со Щербатым вместо того, чтобы покрошить друг друга в фарш — он здорово взбесится! И потому я намереваюсь заглянуть к нему прежде, чем вы встретитесь, врубаешься, ты, гребаная заноза в заднице? — он едва слюной брызгать не начал. — Мне насрать, если вы все тут поубиваете друг друга, но популяция на Маяке должна держаться в пределах…
Тут он резко заткнулся, выдохнул, сообразив, похоже, что едва не сболтнул лишнего, и, выводя машину на Проспект, спросил:
— Откуда ты берешь эти дурацкие футболки?
Я наконец дозрел: отстегнул меч и пару застежек на кирасе и стянул через голову изгаженную говном и кровью футболку. Что там, нахрен, на сей раз, написано-то?
Не заржать было очень сложно, но я сдержался — только хрюкнул негромко. Белая крупная надпись на спине гласила:
«ESLI HOCHESH' POHUDET' — SPROSI MENYA KAK!»
Глава 12
Кофе на песке
— Хуеморген! — ляпнула дверь, звякнула висюлька на притолоке, и гном ворвался в торговый зал. — Всё, Бабай! Собирай манатки, кончился фарт! Жопа, жопа настала!
На часах было четыре часа дня, то есть — я только что проснулся и с заспанной рожей готовил себе поздний завтрак: никаких альтернативных сосисок, жарил вполне традиционные куриные яйца, которыми меня снабдил худой и пьющий добрый молодец Витенька из продуктового. Вообще он был нормальным парнем, этот Витенька. А вот Фриц наш Дюрхденвальд в данный момент нормальным не был.
Его обычно аккуратно заплетенная в косу борода пребывала во всклокоченном состоянии, рожа раскраснелась и перекосилась, глаза были шалыми, движения — дерганными. Явно — он пережил некий серьезный стресс.
— Щас ко мне мое заведение отжимать придут. Жопа. Полная жопа! — приговаривал он, хаотично переставляя стулья, забегая то за барную стойку, то в подсобку, то в бытовку, хватаясь за мелкие предметики и упаковки с продуктами и вообще — не находя себе места.
— Не мельтеши!!! — рявкнул я.
— А? Да… — гном стал столбом прямо передо мной.
— Яичницу будешь? — его надо было привести в себя, чтобы по крайней мере понять, в чем, собственно, дело! — На тебе лица нет, говорю! Жрать будешь?
— Заведение отожмут! — снова принялся стенать он. — Я в дерьме, совсем в дерьме!
— Прямо сейчас отожмут? Через пять минут? Через час? Сегодня?
— Сегодня… — горько прошептал он.
— Дык! Хуеморген, ять! Сегодня — это еще дохрена времени! Сегодня в ноль-ноль часов ноль-ноль минут заканчивается! За это время у тебя от голода желудок винтом завьется. Тем паче, если они отожмут твою забегаловку, то оставлять этим твоим «им» еще и продукты — это будет вообще нелогично! — я снял сковороду с плитки и с барского стола выделил своему работодателю четыре яйца из десяти, перекинув их в плоскую деревянную тарелку.
Тарелку поставил на стойку, придвинул стулья. Рядом с яичницей положил пучок петрушки и пучок кинзы, добавил пару ломтей белого хлеба, из холодильника достал бутылку Сан-Себастьянского пива — того самого, что дает осадок и портится за пять дней. Пальцем сковырнул пробку и сунул ее в руки Фрицу:
— Садись, ешь, пей, рассказывай.
Гном присосался к бутылке, и — пока пил пол литра залпом — его лицо приобретало нормальный цвет, глаза — адекватное выражение, а борода, кажется, сама по себе заплеталась в аккуратные косички. Магия! Некоторое время мы молча ели, Хуеморген порывался начать вещать, но сдерживал сам себя, понимая, что ничего толкового выдать не сможет.
— Кофе? — спросил я.
— О, нахрен! — обрадовался гном. — Точно! Щас, погоди, в машину сбегаю.
И убежал. Я доел, вымакал тарелку хлебом и помыл посуду — за собой и за ним. Отожмут заведение? Эта новость мне не очень нравилась, но в целом напугать меня у него не получилось. Я до утра считал деньги, подаренные Воронцовым, и сверялся с сетью: обеспеченным буржуа я не стал, но квартиру в Новом Городе купить уже мог. Далеко от моря, без ремонта, не пентхаус, но… Но сумма была очень, очень приличной. Теперь работа на Хуеморгена не была вопросом выживания, особенно после решения вопросов со Щербатым и Густавом, когда я мог купить ублюдское мыло в любом магазине Маяка…
— Вот! — Фриц пыхтя втащил в дверь большой деревянный ящик и принялся вынимать из него разные сокровища.
Я едва не прослезился: стальной поддон, термоспирали со всеми приблудами, мельчайший песочек, маленькие медные турочки с изящной гравировкой — аж шесть штук, большая кофемолка, бумажный крафотвый пакет величиной с его, хуеморгенскую башку… От коричневатого, аппетитно щуршащего пакета доносился потрясающий аромат обжаренных кофейных зерен.
— Фриц! Ты… Ты — просто солнышко, чес-слово! Ты меня растрогал до кишок вообще. Мне такой добрости еще никто не делал! Ты прям взял — и прислушался к моим словам, да? — я бы обнял его, но было далеко идти, и мне было лень.