Великий канцлер
Шрифт:
– Хорошо, – сказал я, поднимаясь на ноги, – я признаю, что согрешил, поддержав притязания Кирилла Владимировича на царский престол, но я не понимаю, какие мои действия в бытность мою министром финансов Российской империи могли вызвать ваши нарекания?
– Грешит муж, гуляя к любовнице от своей благоверной, – хмыкнула Ольга, – а поддержавший заговор против законной власти совершает государственное преступление, за которое нет и не может быть прощения. Остальное тебе пояснит господин канцлер…
– Во-первых, – строго сказал Одинцов, – тяжелейшие последствия для российских финансов имело введение вами так называемого золотого стандарта. Я уж молчу по поводу того, что после совершения этого весьма неумного шага государственный долг Империи разом увеличился в полтора раза. По сравнению с другими последствиями это просто мелочь. Так как добыча золота в Империи совершенно недостаточна для поддержания денежного оборота в звонкой монете, Россия вынуждена постоянно брать у Ротшитльдов обеспечивающие кредиты в золоте. Поступив в оборот, эти деньги совершают один почетный круг по Империи и снова утекают за рубеж, ибо большая часть товаров, потребляемых обеспеченными слоями населения, импортируется именно оттуда. Этот перекос в денежном обороте достиг таких масштабов, что Российская Империя стала испытывать дефицит наличных денежных средств, то ведет к задержкам разного рода выплат и еще больше усугубляет поразивший страну экономический кризис. Тут можно сделать двоякий вывод. Если вы, вводя такую систему, не предусмотрели и не просчитали всех ее последствий, то тогда вы, Сергей Юльевич, банальный дурак; а если вы все предвидели, но пошли на это из соображений, далеких от государственных интересов и исполнения ваших непосредственных обязанностей, то вы подлец и предатель.
– Золотой стандарт, господин Одинцов, – поднял я вверх палец, – был введен мною исключительно из соображения ускоренного развития в России капиталистических отношений…
– Министр финансов империи, – строго сказала императрица, – должен был заботиться исключительно о благополучии этих самых финансов, а не о каких-то там капиталистических отношениях, потому что это еще бабушка надвое сказала – нужны нам эти отношения или нет. То, что вы сделали, пошло на пользу кому угодно, но только не русским людям и российской казне – а это преступление куда более серьезное, чем участие в каком-то там заговоре.
– Именно так, ваше императорское величество, – подтвердил Одинцов, – интересы службы должны быть у чиновника впереди всего, а иначе получается не служба, а сплошная измена и подрыв государственных основ.
– Одним словом, господин Витте, – завершила разговор императрица, – сумеете исправить то, что наворотили – награды не обещаю, но старые грехи забуду. А сейчас ступайте. Мне с господином канцлером по другим делам перемолвиться надобно. Эй, охрана! – кликнула она, – верните господина Витте в Петропавловку и передайте своему начальству, что я велела пускать к нему для лекций по экономике госпожу Лисовую, а то мне некогда объяснять этому человеку во всех подробностях, что именно он натворил и как это требуется исправить…
Вот так закончился мой краткий визит к господину Одинцову, который, как я понимаю, был затеян только ради того, чтобы победители могли насладиться триумфом над побежденными. А еще я увидел нашу новую императрицу и получил от этого незабываемые впечатления. С такими замашками никакой либерализации, смягчения нравов или парламентаризма ждать не следует, напротив, в ближайшее время в России последует еще одно закручивание гаек и усиление монархического гнета.
[пять минут спустя, там же
Канцлер Империи Павел Павлович Одинцов.]
Едва Витте вывели за дверь, Ольга, кивнув мне, уселась в кресло, которое стояло у стены для особо важных посетителей, а Дарья, послав мне одну из своих чарующих улыбок, заняла свое место за плечом подруги-повелительницы. Подготовка «девяткой» фрейлин-телохранительниц для юной императрицы была в самом начале (подходящих девушек еще только набирали), и поэтому Дарье пока приходилось отдуваться одной, сопровождая Ольгу везде и всюду в те моменты, когда эту обязанность не мог взять на себя ее жених полковник Новиков.
– Вот так, Павел Павлович, – сказала моя порфирородная [3] ученица, легкомысленно обмахиваясь веером, – повесить этого слизняка любой дурак сможет, а вот заставить его исправить содеянное будет гораздо сложнее…
В ответ я пожал плечами и сказал:
– Честно говоря, сомневаюсь, что из этой затеи выйдет что-нибудь умное. Господин Витте на протяжении всей своей карьеры ни разу не работал на производстве, только на железной дороге и по финансовой части. Ему и прежде, в молодые годы, было все равно, что он возит и где эти грузы произведены, а уж после – и подавно. Компрадорская буржуазия, представителем которой является этот человек, предпочитает экспортировать в развитые страны необработанное сырье, а взамен ввозить из-за границы готовые товары, вместо того чтобы возиться с налаживанием их производства в России. И бесполезно говорить им о крайней нужде, постигшей российский народ, и слабости нашей промышленной базы. Они подобной ерундой не занимаются. Видал я таких, как этот Витте, во всех видах видал; и на что они способны, когда их образу жизни грозит опасность, я тоже знаю. Сопротивляться тому, что мы запланировали сделать для России, они будут бешено. И этот Витте один из них. Уж он нам наработает, поверь мне… Мой прежний, гм, шеф, тоже хотел заставить таких, как Витте, работать на благо России – и получалось это откровенно плохо, а в некоторых случаях и вообще не получалось. Над каждым министром надсмотрщика с наганом не поставишь, да и неприлично это.
3
порфирородная – то есть родившаяся у уже царствующего монарха, после его вступления на престол. В семье Александра III Ольга Александровна была единственным ребенком, родившимся посте того как ее отец занял трон.
– Павел Павлович, – удивилась Ольга, – так почему вы тогда не сообщили мне об этом сразу, а говорите только сейчас?
– А потому, – ответил я, – что никто из посторонних не должен видеть наших разногласий. Наедине или в кругу доверенных, которые никому ничего не скажут, мы можем спорить, соглашаться или не соглашаться друг с другом, и даже ругаться; но в остальных случаях мы должны демонстрировать единодушие. Пусть даже этим посторонним окажется такое редкостное ничтожество, как Витте. Пусть он думает, что мы специально разыграли перед ним эту сцену. Понятно, твое Императорское Величество?
– Понятно, Павел Павлович, – с серьезным видом кивнула Ольга, – на будущее я учту, что если у меня появилась какая-нибудь гениальная мысль, ее сначала требуется обговорить среди своих, и только потом высказывать на людях.
– Совершенно верно, – подтвердил я, никаких импульсивных экспромтов в нашем государственном деле быть не должно. Какой бы сладкий пирожок тебе ни предложили, всегда бери время на обдумывание – а вдруг там отрава. Наши с тобой противники горазды на подобные штучки; да и мы не лыком шиты. А с Витте мы что-нибудь придумаем, ведь работать он будет под контролем СИБ, а там капитан Мартынов найдет способ, как при помощи этой работы до конца и без остатка вскрыть его деловые и политические связи с российским и зарубежным капиталом. Наихудшим вариантом сейчас как раз-таки было бы отправить Витте на виселицу, а дело в архив – и забыть об этом. Нет, все еще только начинается.
– Хорошо, учитель, как скажешь, – Ольга потупила глаза в стол, – я к тебе вот зачем пришла. Тут ко мне на аудиенцию рвется французский посол месье Бомпар, а я даже не знаю, о чем с ним говорить.
– Вопрос франко-русских отношений, – сказал я, – штука очень запутанная и не может рассматриваться в отрыве от англо-французских связей и франко-германского конфликта из-за Эльзаса, а на самом деле из-за вопроса доминирования в континентальной Европе. В самом начале русско-японской войны, еще до нашего пришествия, французы очень подло кинули Российскую империю, отказав ей в союзнической поддержке, и теперь месье Бомпар боится последствий такого решения. Точнее, французское правительство боится того, что твое императорское величество политически отдалится от Ла Белле Франсе или вообще разорвет русско-французский союз, который в связи с враждебными действиями Франции к настоящему времени стал для России чистой обузой. Ведь речь в таком случае пойдет не просто об отсутствии возможности отвоевания у Германской империи Эльзаса и Лотарингии, но и о самом существовании Франции, которая может не пережить еще одного визита в Париж германских гренадер.