Великий князь Дмитрий Павлович, или Никому не дано право убивать
Шрифт:
Своих детей у супругов не было, и они охотно взяли на воспитание своих племянников.
Сергей Александрович обожал детей, стремясь заменить им отца, создавшего впоследствии новую семью и вынужденного жить за границей.
Мария Павловна, будучи в эмиграции оставила воспоминания о своих детских впечатлениях. О Сергее Александровиче она писала: «Все считали его, и не без основания, холодным и строгим человеком, но по отношению ко мне и Дмитрию он проявлял почти женскую нежность…».
Елизавете Фёдоровне она дала следующую характеристику: «Тётя Элла – великая княгиня Елизавета Фёдоровна – была старшей сестрой императрицы Александры Фёдоровны и одной из
Даже живя за городом, тётя много времени и внимания уделяла своему внешнему виду. Она сама разрабатывала фасоны большинства своих нарядов, делая эскизы и раскрашивая их акварельными красками, и они замечательно смотрелись на ней, подчёркивая её индивидуальность. Дядя, у которого была страсть к драгоценным камням, дарил ей много украшений, и она всегда могла выбрать то, что сочеталось бы с её одеждой… Из переодевания к обеду она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени. Призывались камеристки, горничные и гофмейстерина. Батистовое белье с кружевами уже лежало наготове в корзине с розовой атласной подкладкой. Ванна была наполнена горячей водой, пахнущей вербеной. В ней плавали лепестки роз.
Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тётя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой… Тётя Элла сама готовила лосьон для лица, смешивая огуречный сок и сметану. Она не позволяла летнему солнцу касаться кожи и всегда выходила на улицу в шляпе с вуалью и шёлковым зонтиком с зелёной подкладкой.
После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тётя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды согласно сезону были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тётя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причём каждая занималась своим делом.
Когда процесс одевания был завершён, тётя внимательно оглядывала себя – обычно с удовлетворением – в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял её по какой-либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.
Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тётя занималась сама. Они у неё были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев».
Елизавета Фёдоровна была большой модницей. Просматривая французские журналы мод, она обычно вырезала из них то, что ей нравилось или привлекло внимание, и собирала вырезки в альбомы, используя их при разработке своих туалетов.
Однако с детьми Елизавета Фёдоровна держалась строго, соблюдая определённую дистанцию. Возможно, так же как воспитывали её саму, в строгих традициях пуританской Англии.
Продолжая свои воспоминания, Мария Павловна писала: «Детство мы, по сути, провели рядом с дядей: тётя Элла не проявляла никакого интереса ни к нам, ни к тому, что нас касалось. Казалось, её раздражает наше присутствие в доме и то, что дядя к нам так привязан. Порой она говорила вещи, которые задевали меня.
Я вспоминаю один такой случай, когда она, одетая для загородной прогулки, показалась мне особенно красивой. На ней было обычное платье из белого муслина, но она сделала новую прическу – распущенные волосы были стянуты на шее шёлковым чёрным бантом – и выглядело это изумительно. Я воскликнула: «Ах, тётя, вы прямо как с картинки из сказки!» Она повернулась к моей няне и сказала раздраженно: «Фрай, вам следует научить её сдерживаться». И удалилась.
Помню, как-то раз, когда я ещё была маленькой, я увидела тётю в парадном платье – величественную, с длинным парчовым шлейфом, сверкающую драгоценностями и ослепительно красивую. Онемев от восторга, я подошла на цыпочках и поцеловала её сзади в шею, ниже изумительного сапфирного ожерелья. Она ничего не сказала, но я видела её глаза, и от этого холодного, строгого взгляда мне стало не по себе».
При всей холодности и сдержанности в поведении, великая княгиня была нежным и добрым человеком, горячо любящим не только супруга, но и своих воспитанников, которым она посвятила всю свою жизнь, не оставив их и после смерти Сергея Александровича.
Об этом может свидетельствовать эпизод, рассказанный ее воспитанницей: «…однажды, в раннем возрасте я случайно узнала, что она бывает иной, непохожей на себя обычную. Заболев в Ильинском дифтеритом, я лежала в жару, и надежд на улучшение не было… Ночами я спала мало и плохо. Голова была тяжёлой, горло стягивало, а в ушах стоял гул, как от полчищ невидимых мух. Сбоку, в комнате для игр горел ночник, и время от времени белая тень приближалась к моей постели.
Однажды, заслышав звук шагов, я взглянула из-под ресниц и увидела склонившуюся надо мной тётю. Выражение её лица изумило меня, она смотрела на меня с любопытством и тревогой. Она была такой размягчённой, естественной. Мне стало неловко, словно я подглядела что-то недозволенное.
Я пошевелилась. Её лицо тут же приобрело прежнее выражение. И прошли годы, прежде чем мне снова довелось увидеть ее без привычной маски».
4 февраля 1905 года, во время покушения на Сергея Александровича, Елизавета Фёдоровна находилась неподалеку от места трагедии, в Кремле, размещая склад Красного Креста. Услышав взрыв и почувствовав тревогу, великая княгиня спешно в одном пальто без шляпки, бросилась к останкам мужа.
Она сильно любила своего супруга. Навалившееся на неё горе подкосило её силы. Греческая королева Ольга Константиновна, двоюродная сестра убитого Сергея Александровича, писала: «Это чудная, святая женщина – она – видно, достойна тяжёлого креста, поднимающего её всё выше и выше»!
Однако Елизавета Фёдоровна нашла в себе силы для прощения убийц мужа. Великая княгиня в тюрьме посетила убийцу супруга Ивана Каляева, передала ему прощение от имени Сергея Александровича, оставила ему Евангелие. Более того, она подала прошение императору Николаю II о помиловании террориста, но оно не было удовлетворено.
По её просьбе на установленном на месте убийства Сергея Александровича памятнике была высечена надпись: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят». После гибели мужа Елизавета Фёдоровна заменила его на посту председателя Императорского Православного Палестинского общества и оставила эту должность лишь после февральской революции 1917 года.
Овдовев, Елизавета Фёдоровна сильно изменилась. Вскоре она оставила свет, продала часть своих драгоценностей, и на вырученные деньги купила на Большой Ордынке усадьбу с четырьмя домами и обширным садом, где в 1909 году основала женский монастырь Марфо-Мариинскую обитель сестёр милосердия. Эта обитель стала центром благотворительности и милосердия.