Великий князь
Шрифт:
"Кстати, чернильные строчки еще и неплохо подчищали или правили все, кому было не лень. Потому что иногда получалось так, что запись о родовитом пращуре есть, но лучше бы ее и вовсе не было - или предок в свое время измазался в чем-нибудь дурнопахнущем с политическим уклоном, или выставился совсем уж откровенным предателем и братоубийцей".
Впрочем, это мало кого останавливало. Тех же, кто никаких грамот и записей не имел вовсе, шли по веками проверенному пути подношений и челобитных. Первое доставалось думным боярам и приказным писцам, второе же, вместе с обильными доносами на мздоимцев-бояр, попадало в руки Иоанна Васильевича, и бережно хранилось. До поры, до времени.
Грр-рм!
Поворчав напоследок далеким громом, дождь стал утихать, постепенно превращаясь
"Будут, обязательно будут у отца свои янычары! А потом они и ко мне по наследству перейдут - лишь бы серебра на обучение, обмундирование-вооружение и содержание хватило...".
Вдоволь посмаковав далекие перспективы, Дмитрий внезапно ощутил мимолетный приступ озноба - впрочем, навстречу ему из средоточия тут же плеснула волна ласкового тепла. Простейшие манипуляции с собственной энергетикой стали настолько привычны, что уже не требовали даже и малейшего участия сознания... Чуть дрогнули пальцы, поглаживая гладкие бусины четок, затем подросток слегка привстал, намереваясь дойти уже наконец до ложа - но замер, а потом и вовсе сел обратно. Поднес правую ладонь к лицу, разглядывая три янтарных шарика и невзрачный серебряный крест, сжал одну из трех золотистых бусин, вновь ощущая непривычно-упругую подвижность давно уже окаменевшей древней смолы.
– Не понял?..
***
Коснувшись самым краешком далекого горизонта, ласковое июньское солнце тут же раскрасило пушисто-белые облака во всевозможные оттенки ало-желтых цветов. Затем россыпью мелких золотистых брызг окатило закованные в слюду узкие окна-бойницы тверского княжеского терема, окрасило в ало-розовый цвет его бревенчатые стены... А напоследок уставшее за день светило отразилось от ухоженного оружия и бахтерцов небольшого воинского отряда, успевшего в Тверь аккурат до закрытия ворот.
– С прибытием, государь-наследник!
Благосклонно кивнув на приветствие дозорной стражи, синеглазый отрок неспешно перекрестился на икону Иоанна Предтечи, закрепленную в стрельчатом киоте над воротной аркой. Затем ласково похлопал по шее своего вороного аргамака, обещая ему скорый отдых - отчего тот без малейших понуканий двинулся вперед, горделиво неся своего всадника. Глухой стук копыт тут же стал громче и звонче - потому что подковы били уже не по сырой земле, а по булыжной мостовой, появившейся в результате особого "каменного" налога князя тверского Димитрия Иоанновича. Каждый купец, прибывающий в Тверь, был обязан привезти десяток булыганов определенной формы и размера. И с любой подводы, приезжающей на торг - тоже два-три камня въездной "пошлины". Плюс, в результате одного из первых указов юного правителя все пойманные в княжестве воришки и лихие люди обрели постоянную занятость, сытную кормежку и бдительную охрану - на каменоломнях.
– Истинно говорю вам, грядет Страшный суд!!! Переполнилась чаша гнева Его...
Увидев богатые (хотя и изрядно запыленные) одежды и гриву серебряных волос, один из юродивых на ступенях белокаменного Спасо-Преображенского собора резко возбудился, начав во все горло орать грозные словеса и пророчества - но увы, старания его пропали втуне, и тринадцатилетний правитель не удостоил крикуна даже и мимолетного взгляда. Не считать же за желанный результат нездоровое оживление среди собратьев по паперти, и троих прихожан, опасливо перекрестившихся на храм?..
"Вроде уже не весна, через три дня июль закончится - а у этого до сих пор обострение не прошло. Или у шизофреников это дело зависит от настроения, а не от сезона?..".
Добравшись наконец-то до княжеского терема, Дмитрий прямо из расшитого серебром седла направился в баню, дабы как можно быстрее смыть с себя дорожную пыль и запахи сыромятной кожи, доспешного железа и конского пота. Разумеется, не один - с некоторых пор на одиночество он мог рассчитывать только в пределах своих покоев (да и то, не всегда) и в нужнике. Относительно недавно удостоенный звания рынды с рогатиной Тарх Адашев, княжич Горбатый-Шуйский, троюродный брат Василий Старицкий, рында большого саадака Федька Мстиславский, подручник Мишка Салтыков... Так называемая малая свита, в которую входит еще и задержавшийся в Москве княжич Скопин-Шуйский, и выполняющий в Туле его поручение Богданка Бутурлин.
– И-эх, хорошо! Сейчас бы еще медовухи!..
Петр Горбатый-Шуйский, на правах самого старшего по возрасту и родовитости среди ближников наследника, огласил витающие в предбаннике настроения, дополнив их заговорщицкой улыбкой.
– Хм.
– Так я распоряжусь?
Правильно истолковав еле слышное хмыкание своего господина, шебутной княжич тут же выскользнул за дверь - искренне сожалея, что царевич совсем не интересуется пригожими девицами. А вот великий государь Иоанн Васильевич, поговаривают, в тех же самых годах уже вовсю предавался плотским радостям бытия. Да как предавался! С размахом, с чувством, с расстановкой!!! Тяжело вздохнув и вспомнив сразу несколько теремных девок с обильными телесами, восемнадцатилетний Петр слегка поправил простынку вокруг бедер (что-то жать начала) и озвучил одному из стольников желание государя-наследника насчет легкой медовухи. Сам княжич предпочел бы вкусить крепких стоялых медов, но без прямого указания синеглазого властителя тверского удела - кто ж ему нальет?.. А значит, никаких стоялых медов и крепкого вина, а только сбитень, квас и легкая медовуха. Ну, или вино. Причем такое, что иная водичка покрепче будет. Разве это жизнь?..
– Наконец-то!
– Промочим горло...
– Я кваском обойдусь.
– Ну и дурак!
Подхватив с широкого блюда два кубка разом, предприимчивый княжич протянул первый своему господину:
– Как ты любишь, Димитрий Иванович - вишневая!
– Благодарствую.
Довольно кивнув, наследник суздальских князей приземлил свой мосластый зад на лавку, отхлебнул из кубка пару глотков и активно включился в довольно вялую беседу - для начала оживив ее пошлым намеком насчет скучающих без должного внимания тверских девиц. Переждав волну хохотков и фырканий, Петр начал увлеченно вещать про очень важные и волнительные для каждого юноши вещи. Как-то: про охоту, игру в ручной мяч, о девицах легкого нрава. Затем родовитые недоросли обсудили редкое оружие, дорогих скакунов, девичьи упруго-фигуристые достоинства, ловчих соколов, и вновь как-то незаметно перешли... На смешливых и податливых красавиц, имеющихся в тверском кремле в очень даже приличном количестве.
– Ох, ё!..
Васька Старицкий, в виду расслабленности и легкой истомы позабывший о коварстве медовухи, попытался было выйти из-за стола, и едва не расшиб себе лоб - споткнувшись на ровном месте о собственные же ноги.
– Уже набрался!?
– Кто, я?!!
Бум!
Медовуха оказалась сильнее, и при ясной голове и полной памяти княжич познакомил-таки свое чело с мягкой липовой лавкой.
– Чего ржете, кони!
Не скрывая улыбки, царевич кивнул Тарху и верному подручнику, отправляя их на помощь троюродному брату - коего в процессе поднимания за малым не стукнули темечком о лавку (это Адашев отличился) и разок закатили под стол (а это уже стараниями Мишки Салтыкова). Но все же благополучно подняли и усадили, да.