Великий Краббен (сборник)
Шрифт:
– Ты морду-то не вороти, – приветливо сказал он мне. – Ты не вороти морду!
И крикнул танцующей:
– Люция, посиди с нами!
– С тобой даже зверь не сядет, – дерзко ответила Люция.
– Видел какая? Так что ты морду не вороти, не вороти морду, – настаивал некрупный мужчина. – Я тоже иксы учил, ходил на балкере «Азов». Ход поршня, цилиндровая мощность! – слыхал? Где только не был! Среди пальм, в горах, на берегу океана. Дрался с греками в Симоносеки. Про меня там говорят: «Страшен!» А появлюсь в деревне Бубенчиково, это моя малая родина, люди за версту встречают, особенно тетя Поля. Она работает в пивном ларьке. Бери, всегда говорит, чего
Он подозрительно моргнул:
– Я не оставляю тетю Полю без выручки.
И снова крикнул:
– Люция, посиди с нами.
– Отвянь, овощ!
И до меня наконец дошло: это же Серп! Это Сказкин. Это же богодул с техническим именем!
– Надолго к нам? – проплывая мимо, пропела Люция.
– Ищу домик под базу.
Белокурая Люция еще теснее прижалась к шкиперу:
– Тогда это к Люське. У нее от геологов уже трое сирот растет.
Шкипер понимающе усмехнулся, а в открытое окно влетела и уселась на край черного дубового буфета огромная ворона. Наклонив голову, она враждебно уставилась на меня.
– Кыш, птица!
Ворона лапой почесала шею.
Делала она все враждебно, всем видом показывала, что прилетела только на запах.
– Вы время не теряйте, – подсказала мне Люция, опять проплывая мимо.
«Подари мне лунный камень, подари мне лунный свет…»
– Стоит возле почты на берегу пустой домик. Как тряхнуло нас в последний раз, так и стоит. Но что вам, умельцам, покоробленный пол? Вы даже детишек, не глядя, делаете…
Вдали, над домиком, указанным Люцией, как гигантский осьминог, как чудовищная медуза, расселся под безоблачным океанским небом вулкан Менделеева, сияя желтыми проплешинами сольфатарных полей. Песчаный отлив отблескивал как зеркало, разбивались в рифах валы. Пустые глазницы домика меня не смутили, как и выцветшие черные иероглифы на фронтоне. Стекла выбиты? Входная дверь покосилась? Какая ерунда! Все починим.
Вот зачем только нырнула в окно ворона?
Я стоял и ждал, но ворона не возвращалась.
Тогда я толкнул дверь и передо мной открылся еще один чудесный вид.
Правда, не на бревенчатую глухую стену, как я ожидал, а на дивную размытую жарой панораму волнующегося залива, на недалекий обрубистый мыс с маяком, на змеящиеся по склонам холмов цунами-лестницы.
Задней стены у домика не было.
Я знал, что на местной сейсмостанции мне вряд ли помогут, но все-таки там работали сотрудники нашего НИИ, и я надеялся, что они хотя бы посоветуют, где искать нужное помещение.
Сейсмостанция, кстати, располагалась в сарае.
Среди аппаратуры и брезентовых вьючных сум ютились там три лаборанта – Долгих, Больных и Ключников. Все трое – Иваны. Недавно им стукнуло (на троих) сто семьдесят годочков и они страстно интересовались грядущей пенсией. Холостые, бездетные, все – члены спортивных обществ. Спорт они обожали. В общество «Буревестник», например, каждого из них принимали дважды, а Больных умудрился вступить в это общество даже в третий раз, поскольку его избрали председателем.
«Только гордый буревестник смело реет над волнами над седым от гнева морем».
Все трое были не раз награждены почетными грамотами «За массовость в спорте».
А еще они были известны тем, что позировали известному островному скульптору Ефиму Щукину при создании гипсовой композиции «Сильней цунами». Обнаженные, холостые, стояли они сперва на оштукатуренном постаменте рядом с местным рыбацким клубом, а потом (когда местные мальчишки отбили у них все, что можно отбить у статуй) под горой в тени деревянных цунами-лестниц.
«Слон пришел!» – выкрикнул Иван Больных.
«Если вы с ночевкой, – расшифровал выклик про слона суровый Иван Ключников, – то спать вам придется стоя».
И добавил: «Даже не проходите».
Только поняв, что я не собираюсь проситься к ним на ночлег, лаборанты расслабились и закидали меня вопросами. Правда ли, что шлифовальщик Долгов перешел к стеклодувам? Правда ли, что стеклодув Тищенко перевелся в геологическое управление и получает теперь на тридцать рублей больше? Правда ли, что химик Власов купил маленькую дачу, а сейсмологов с Кунашира могут на все лето бросить на силос? А с будущего года пенсию мужчинам начнут назначать не с шестидесяти, а с семидесяти лет? И правда ли, что жена техника Барашкина теперь жена инженера Вершина, а жена инженера Вершина уехала с петрографом Соевым на материк? И правда ли, что на шахматном турнире в СахКНИИ (Сахалинский комплексный научно-исследовательский институт) жена Геры Шаламова выиграла у моего шефа?
На все вопросы я отвечал: «Правда!»
Волны лениво катились на низкий берег.
За ставнями часовой мастерской лениво куковала кукушка.
Под пожарным щитом, украшенным пыльными олимпийскими кольцами, лениво стоял потрепанный катафалк.
– Тебя уже заказали? – спросил я водилу.
Лысеющая голова, лохматые бакенбарды, задранный нос.
– Свободен как птица, – обрадовался водила.
И ободрил меня:
– Время уходит, купи билеты.
– На кладбище?
– Никогда не интересуйся куда.
– А чем же надо интересоваться?
– Всегда одно спрашивай – сколько!
И лениво, хотя и страстно, разъяснил ситуацию.
У него это не катафалк, разъяснил он. У него это пассажирский автобус.
Зачем катафалк на острове? Кладбище недалеко. Кого нужно, на плечах донесут. «С соблюдением всех ритуальных действий». Так что не катафалк это у меня, еще раз подчеркнул водила, а настоящий пассажирский автобус. Поехать можно в аэропорт Менделеево, потом обратно. Один маршрут на весь остров. А борта иногда по месяцу не приходят. А ему, Колюне (так звали водителя с лохматыми бакенбардами) надо выполнять план. Если он продаст мне сразу все автобусные билеты, то станет ударником труда. Такого на островах еще никогда не случалось. Я за это буду ездить на его катафалке бесплатно. «С соблюдением всех ритуальных действий», – снова подтвердил он. Тормоза, правда, плохие, но Колюня приспособился, он тормозить начинает километров за пять до остановки. Он здесь каждый камень знает.
– Вот бери все билеты кучей, и едем.
И быстро спросил:
– Ты ведь домик ищешь?
И даже не стал ждать ответа:
– Собирайся! Ну, давай же! Время идет.
Колюня гостеприимно распахнул дверцу катафалка:
– Прямо к тете Лизе поедем. В ее домике тише, чем в Курильской впадине.
И я купил билеты. А Колюня километров за пять до аэропорта начал гасить скорость. «С соблюдением всех ритуальных действий». Ему это удалось. Но мы все-таки долго грохотали по дырчатым листам железа, по так называемой рулежке, на которую планируют прилетающие в Менделеево самолеты. И только растеряв скорость, уперлись парящим радиатором в старый забор.