Великий магистр
Шрифт:
Он выкладывал и выставлял на стол содержимое нового хрустящего пакета.
— Ох, доча, зачем такая роскошь? Напоминание о лучших временах, которые давно минули… Когда-то я мог себе позволить всё это, да, мог… «Хеннесси Гранд Шампань»… Душу только растравить. И закусь тоже под стать выпивке… Ну, Юленька, ты даёшь!
Без пальто и шапочки он выглядел ещё более жалким: засаленное тряпьё болталось на нём, как на скелете, всклокоченные седые волосы давно не стрижены и не мыты. Порцию «Хеннесси» он в себя влил, как воду, и жадно набросился на еду.
— О, хорошо-то как… Просто
— Мама умерла, — сказала я.
Он на секунду перестал жевать, его взгляд потемнел и ожесточился.
— Туда ей и дорога, — сказал он, наливая себе ещё. — Всю жизнь мне искалечила… Я же так и не восстановил… мужскую функцию-то, да. Хоть и пришили мне его назад, а работать как раньше он уже не смог.
Жуя и запивая еду «Хеннесси», он расписывал мне свои болячки во всех неприятных подробностях. Потом спохватился:
— Юль, а ты чего не ешь, не пьёшь? Давай, а то мне одному как-то неудобно…
— Нет, спасибо, мне не хочется, — отказалась я. — Ты угощайся… Почувствуй себя человеком.
— Да уж, — хмыкнул он. — Ну… как знаешь. Было бы предложено.
Через минуту он спросил:
— Ну, а ты? Как сама? Хотя, чего спрашивать — и так видно…
— У меня всё отлично, — сказала я.
— Замужем?
— Вдова.
— А… сочувствую. Дети есть?
Сволочь. Какая же он сволочь. Это мне мерещилось, или у него ехидца блеснула в глазах?
— Был… пасынок. Погиб.
— А… М-да, печально. А своих, значит, нет?
Он это нарочно, да?
— У меня не может быть детей, и ты это знаешь, — процедила я.
Он шевельнул бровями.
— Не знал… Правда, не знал.
— Не прикидывайся.
— Ничуть не бывало. Значит, внучат мне не видать… Жаль, жаль… Сочувствую тебе, Юляша.
Зачем я его нашла? Зачем, купив ему дорогую выпивку и хорошую еду, сидела и выслушивала его лицемерные слова сочувствия? А он уже поплыл от выпитого, взгляд стал сальным — так и мазал по мне, какая мерзость…
— Юляш… — начал он пьяненьким, интимно-фамильярным тоном. — Может, мы… Того? Вспомним… тряхнём стариной?.. Ведь нам хорошо было… не отрицай, тебе нравилось. Ты одна, я один… Так чего ж ещё? Да, пусть я и не могу, как обычно, но я знаю и другие… ик! Другие способы доставить женщине удовольствие. А, Юль?.. Ты красивая баба, очень красивая… Раз уж ты устроила мне сегодня праздник… может, логически завершим его… а?..
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, МРАЗЬ, СНОВА ПРЕДЛАГАТЬ МНЕ ЭТО?!!
«Хеннесси», тарелки с едой, стаканы — всё полетело на пол с опрокинутого стола, звериный рык вырвался из-за моих оскаленных клыков, глаза превратились в два адских уголька. Стискивая горло этой падали, я шипела ему в лицо:
— Уж прости, завершение будет не таким, как ты хотел, ничтожество! Сразу нужно было тебя раздавить, как таракана, ты мразь проклятая, недостойная топтать эту землю! Всё, на что ты пригоден — это кормить червей!
Хрупкая человеческая плоть сплющивалась под моей рукой, раздавливаемое горло хрипело и хлюпало, рвались хрящи и ломались кости. Я сжимала и сжимала, пока не выжала вон весь дух из этого ничтожного тела. А выжав, бросила на пол, в остатки его последнего в жизни ужина.
Облив его остатками коньяка, я зажгла спичку и бросила. Заплясали голубоватые язычки пламени. Подойдя к газовой плите, я самую малость отвернула ручку конфорки.
Rest in peace, Father note 5 . requiem aeternam dona eis, domine.
Надо же, оказывается, я не разучилась плакать.
Серое небо сеяло еле ощутимый дождик, листья с сухим шорохом неслись по асфальту. Ядрёный дым тонкой сигары «Slim Panatela» защипал язык: алкоголя мы, хищники, не переносим, а вот табак почему-то — нормально. Дымим с удовольствием.
Note5
5
Грохнул взрыв.
— Люк, Маркус! Возвращаемся.
Что ж, дорогие родители, покойтесь с миром. Для вас уже всё закончилось, а для меня ещё продолжается.
Мне остаётся только идти до конца. Точку невозврата мы уже миновали.
9.6. Одно целое
— Освободим наши головы от дурных и суетных мыслей, а сердца — от суетных чувств. Забудем гнев и злобу, раздражение и страх. Им не место в наших душах. Члены «Авроры» — не враги, а заблуждающиеся. Они наши собратья, точно такие же, как мы друг другу.
Достойные, числом семьдесят один, включая меня, стояли кругом в церемониальном зале замка, освещённом свечами. Эйне была ещё слишком мала, чтобы участвовать в тренировках. Тренировки включали в себя не только развитие физических навыков, основанных на полученных от жуков способностях, но и навыков психологических и духовных. В роли гуру выступала я. Откуда я сама узнала всё то, чему пыталась научить собратьев? Всё от той же Леледы. Кроме того, у меня был такой сложный и удивительный инструмент, как «паутина». В ней можно было прочесть практически всё, выбраться, как по канату, из бездны незнания к свету знания, а звон и вибрация её нитей подсказывали нужное решение, когда, казалось бы, со всех сторон окружала тьма и неизвестность. Я и собратьев учила её чувствовать, и мы все оказывались вплетёнными в неё; каждый мог ощущать себя её центром, а всех остальных — периферией, тогда как на самом деле центров у неё было столько, сколько нас самих.
— Наше призвание — творить не войну, но мир. Исцелять, а не убивать. Любить, а не ненавидеть. Те, чья жизненная сила течёт в нас, слишком поздно осознали свои ошибки, и теперь мы призваны не допустить их повторения. Нам нужно для жизни очень мало крови, но у кого мы её взяли, тому должны отплатить за неё какой-либо помощью. Если не останется хранилищ, именно так мы должны будем поступать. Не просто брать, но и что-то давать взамен. А сейчас возьмёмся за руки. Я передам вам от себя некое чувство… И его вы должны передать соседу, сосед — следующему, и так далее, пока круг не замкнётся.