Великий магистр
Шрифт:
10.10. Пуповина
Этой ночью мне не спалось. Беспокоило тревожное и тянущее чувство в низу живота, а ещё какое-то напряжение звенело в пространстве. С паутиной что-то происходило.
Тому, кто не чувствовал паутины, эта ночь могла показаться вполне обычной. Покой и мрак, осенний холод, в общем — спать, натянув одеяло до носа, да и только. А что ещё делать? Почти все в замке и спали, а меня донимали
Затопить камин, что ли? Дрова были в наличии, спички тоже. Может, потрескивающий танец огня меня успокоит.
Разжечь никак не получалось: то ли дрова отсырели, то ли ещё что. В своей комнате я жила с шиком — одна, а многим приходилось жить по трое, а то и четверо-пятеро. Спали на надувных матрасах. С одной стороны, мне было неловко из-за этого «шика» (хотя какой там шик — комнатушка маленькая, одна кровать едва вмещалась), а с другой — всё-таки не хотелось лишаться своего личного пространства. И всё-таки совестно — хотя бы перед детьми, которые жили, как селёдки в бочке.
— Всё ещё не научилась разжигать огонь? Стыд-позор!
Конрад вошёл без стука. В его руках дрова быстро занялись, и комната наполнилась уютным жёлтым отсветом. Мне сразу вспомнилась наша первая ночь в домике на озере. Тогда всё так быстро и лихо закрутилось, что чувства вспыхнули, как вот сейчас пламя в камине. Тогда они обжигали, а сейчас грели ровным теплом, и казалось, что нас роднит нечто большее, чем просто приключения в духе голливудского боевика. Почему-то чудилось, что это «нечто» — из далёкого прошлого… Щупая паутину, я видела странные картинки: какая-то война, маленький домик в лесу, мужчина в чёрном пальто. И девушка с глазами, очень похожими на мои, весело убегающая по горной тропинке.
— Козочка… Я всё думал, говорить тебе или нет… — начал Конрад, задумчиво глядя на огонь.
Я как-то сразу почувствовала: это оно, «нечто». То, что собирался сказать Конрад, было связано с этим.
— Наверно, стоит сказать, потому что ты решилась на такой важный шаг, как стать моей женой. Начну с того, что я родом из Польши. Моё настоящее имя — Лукаш Возняк. Когда началась Вторая мировая, мне было тринадцать. Вся моя семья погибла, я стал бродягой. Я скитался по разрушенной войной стране, пока меня не подобрал Марций. Он был хищником. Мы жили в лесу в крошечном домишке, и он кормил и учил меня… но не обращал. Добывал для меня человеческую еду.
Да… Это оно, «нечто». К этим словам прилагалась виденная мной картинка: мужчина в чёрном пальто. Значит, та война — Вторая мировая.
— Когда война кончилась, я стал устраивать свою жизнь, — продолжал Конрад. — Нашёл работу, полюбил девушку…
Нитка паутины запела струной, сердце ёкнуло. Она, девушка с моими глазами. Горная тропинка.
— Моя бабушка тоже была из Польши, — пробормотала я. Так, вдруг отчего-то вспомнилось…
Конрад кивнул и продолжал:
— Мы собирались пожениться, когда за мной явились хищники. Оказывается, Марций нарушил закон, не обратив или не убив меня после того, как я узнал о том, что он за существо. Я хотел жить… и согласился на обращение. С моей невестой пришлось расстаться, потому что я не хотел ей такой же судьбы. Я стал Конрадом Корделией. Успехов в Ордене я не добился… Так сказать, карьера не задалась. А всё оттого, что я слегка обманул хищников со вступительным даром, подсунув им вместо своей невесты её сестру.
Струнка снова запела.
— Сестра моей бабушки пропала без вести, — вспомнилось мне.
Ладонь Конрада накрыла мою руку.
— Мне довелось служить в охране тюрьмы Кэльдбеорг, но там я нарушил инструкции и отпустил на волю заключённую, выведя её из анабиоза. И сам стал заключённым. А потом началась война между Орденом и «Авророй». Меня освободили досрочно и отправили воевать. Тогда я и потерял крылья. Плюнул на всё… И стал работать на «Аврору». А потом встретил тебя.
Струнка звенела, невыносимо натянутая…
— Эта девушка… твоя невеста…
— Её звали Лёня. Аполония.
— Мою бабушку тоже так звали…
Когда мои губы пробормотали это, губы Конрада почти касались их.
— Моя козочка, — прошептали они. — В свободное время я разыскал семью Лёни… Узнал, что она вышла замуж за русского. Её сын погиб в автокатастрофе вместе со своей женой, и их дочку взяла себе сестра жены. Я видел тебя ещё девчонкой… Козочкой с загорелыми ножками.
Тела я почти не чувствовала, будто вися в невесомости… на руках Конрада. Вся боль и тоска его жизни втекла в меня через солнечное сплетение, раздирая мне сердце на части, и вытекала слезами из глаз. А его губы нежно осушали их.
— Я люблю тебя уже давно… Гораздо дольше, чем ты думала.
— Не меня… ЕЁ, — всхлипнула я.
— Тебя, тебя, — щекотали меня его губы. — Ты другая… И тебя я люблю по-другому. Та любовь и эта — как два разных человека. Но нынешняя выросла из старой… и отделилась от неё, как дети отделяются от родителей. Если бы всё сложилось по-другому, ты могла бы быть моей внучкой… А так — станешь женой. Я надеюсь.
Он ласково заглянул мне в глаза, вытер мои мокрые щёки. Всё, что он чувствовал, втекало в меня и заполняло меня всю без остатка трепетным тёплым сгустком нежности, а НЕЧТО обрело плоть и кровь, запульсировало внутри, соединив нас, как пуповина.
Паутина вдруг рванулась, будто сдёрнутая чьей-то грубой рукой, а в висках застучало:
«Тревога, достойные, всем на защиту замка!»
10.11. Стая
В эту тихую ночь мне не было покоя. Да, наверно, не только мне: всем достойным было не по себе. В паутине чувствовалась напряжённость, гнетущее ощущение чьей-то отдалённой злобы. На подступах к сознанию скопилось что-то тёмное.