Великий магистр
Шрифт:
— Вот только не все наши собратья из «Авроры» это оценили, — вздохнула я.
Жених и невеста не ожидали, что на их свадьбе будет столько гостей. Торжество получилось общеорденским — ведь несправедливо было бы устраивать его только для узкого круга, а всех остальных оставить без праздника, да ещё в такое бедное на радости время. Набега авроровцев мы не опасались: после столь грандиозного провала «Аврора» вряд ли могла так скоро собрать силы для нового удара.
Что за свадьба без пышного подвенечного платья невесты и марша Мендельсона, пусть даже если это свадьба двух хищников? И то, и другое на этой свадьбе было. Исполняемый
Дойдя до Оскара, жених и невеста остановились, а я встала и спустилась на две ступеньки. Марш смолк, и я произнесла:
— Ну, вот это и случилось, ребята. Я поздравляю вас. Думаю, не только вы, но и все мы заслужили этот праздник… А для достойных это событие важно вдвойне: это первая создаваемая ими семья, а скоро их станет не сто семьдесят семь, а сто семьдесят восемь.
По залу прокатился одобрительный гул, а Вика смущённо заулыбалась. Она ещё не вполне отошла после боя за замок, а строго говоря, не только она одна, и всем нам был просто необходим этот праздник, чтобы расслабиться и повеселиться.
— Что ж, перейдём к делу, ради которого мы и собрались, — сказала я. — Конрад, согласен ли ты взять в жёны Викторию?
— Да, Великая Госпожа, — улыбнулся он.
— Виктория, согласна ли ты взять в мужья Конрада?
— Да, Великая Госпожа…
— Ну что ж, тогда властью, данной мне избравшими меня собратьями, объявляю вас мужем и женой! Любите друг друга и будьте счастливы, ребята.
Кольца поднёс малыш Вик — тот самый отчаянный неслух, отличившийся при защите замка тем, что исцелял и возвращал в строй раненых. За это он получил от меня одновременно и выговор, и благодарность, а в награду был удостоен чести поднести жениху и невесте кольца. Исполненный потешной важности, он прошествовал через зал с подносом, на котором блестели два золотых кольца — о да, его роль была действительно чрезвычайно важна!
Кольца были надеты, поцелуй запечатлён, поздравления получены, и Вика спросила:
— А букет бросать надо?
Она не была уверена, что этот момент присутствовал в традициях Ордена. Я переглянулась с Оскаром, он улыбнулся и пожал плечами.
— А почему бы нет? — сказала я.
Вика приготовилась к броску, а толпа незамужних девиц с горящими глазами уже ловила, причём некоторые из них были, мягко скажем, уже в весьма зрелом возрасте. Но — девицы, а значит — имели право. Букет взлетел…
И — удар-вспышка. Огонь, крики, смерть. Огненный дождь с неба. Дымящаяся земля с красноватыми кусочками обожжённой глины.
Придя в себя на троне, поддерживаемая Оскаром с одной стороны и Каспаром с другой, я увидела, какой переполох я наделала своим припадком. Ко мне сбежались все, и через толпу протискивалась Карина. Её руки обняли меня, гладили по щекам.
— Мама…
— Всё… нормально, — сипло пробормотала я.
Давно уже со мной этого не случалось.
Карина деловито и властно — совсем как Гермиона — отогнала толпу, чтобы её угнетающее воздействие не нависало надо мной, но, осматривая меня, призналась:
— Мам, ничего не пойму… С тобой вроде бы всё в порядке.
После родов к ней снова вернулся нормальный человеческий аппетит, а жажда крови исчезла, но некоторые странности всё же остались. Странностями это было для человека, конечно, а для хищника это был обычный набор способностей. Её обострившееся чутьё весьма походило на наше, и она пользовалась им при диагностическом обследовании, как Гермиона, зачастую совсем не прибегая к помощи приборов, а поцелуи мужа больше не вызывали у неё извращений вкуса. Крылья у неё, правда, не выросли, температура тела, частота сердцебиения и дыхания остались прежними, но повысилась физическая выносливость и сила. Словом, её человеческое естество не подверглось радикальному изменению, но приобрело некоторые признаки, свойственные хищникам.
Я ответила:
— Со мной действительно всё в порядке. Не нужно прерывать праздник. Видимо, усталость и напряжение сказываются.
11.3. На дне
Холодная вода и сухой шелест травы. Берег. Рассветает. Одежда промокла. Небо давит строгой синевой, засасывает в свою чистую глубину. Под спиной — сырость. Спина грязная.
Они ОТСТУПИЛИ. ПОБЕЖАЛИ.
Немного ОТСТУПАЯ от краёв горизонта, висят румяные тучки. Это рассвет. По воде БЕЖИТ рябь.
Здесь хорошо. Мне не нужно никуда идти. А жуки не ходят, они ползают или летают.
Кажется, голод. Придётся вставать.
Мужчина с собакой. Его шея, мои клыки.
Рык, клыки собаки, боль.
Скулёж, хруст шеи. Тишина.
Сытость.
Спать. Почему я так хочу спать?
— А ну, пошла отсюда! Разлеглась тут! Вывалялась в грязи, как свинья!
Пинок в бок. Старик с заросшим седой щетиной лицом, в резиновых сапогах. Сальный нос с расширенными порами.
Сальный нос!..
Моя рука, его горло. Хруст, хрип, бульканье. Requiem aeternam dona eis, Domine.
Отними мой разум, Господи.
Старые, истёртые деревянные ступеньки. Сколько ног по ним прошло. Шли, кладя кресты, кланяясь, в пахнущее ладаном пространство. Теперь я лежу на них.
— Кто же тебя так, милая?
Сердобольная старушка со светлыми глазами, в чистеньком платочке. Знает ли, подозревает ли, прежде чем жалеть, кто перед ней? Мои зубы скалятся, из горла рвётся вой, а из глаз бегут слёзы. Звериный облик мой пугает тебя, да?.. А не испугало, когда твой муж делал это со мной? Не верила, не боялась зверя, а сейчас боишься? Правильно, бойся, беги от меня, я и есть зверь, который сожрёт твою душу!
— Фуй, малахольная какая-то…
Вот то-то же. Иди в свою чисто убранную квартирку с вышитыми салфеточками, да смотри, чтобы какая-нибудь сердобольная русская Венера не заграбастала твою жилплощадь.
Потрескавшиеся надгробия, последние листья на ветках, и ветер воет: «УУУУ».
И я тоже вою: «Уууууу…»
Царапая землю, сгребая мёртвые листья над последним пристанищем мёртвых людей.
— И шо ты здеся развылася, голуба?
Шорох метлы, запах перегара. То ли мужчина, то ли женщина. Штаны и стоптанные сапоги, шерстяная шапчонка, алконавтическое лицо.