Великий Могол
Шрифт:
– Значит, если ты тот, кого я знаю, то скажи, сколько у твоего отца детей.
Дария меланхолично усмехнулся.
– Этого никто не знает, но от его первых четырех жен нас у него было тридцать четыре. После смерти в прошлом году одной из жен – слава Аллаху, это была не моя мать, – он взял в жены пятую, которая родила ему тридцать пятого ребенка. У меня под одеждой ожерелье из волчьих зубов, которое носил мой отец. – Он полез под грязную одежду.
– Не надо. Я верю, что ты сын Назира. Какие новости из Кабула? Говори…
– Плохие, повелитель, хуже не бывает. Вскоре после того, как твой дед прибыл в Кабул, у него случился припадок. Он сильно ослабел, потерял
– Что случилось? – прервал его Хумаюн, хотя в душе уже знал ответ.
– Он умер во сне, повелитель. Почти четыре месяца тому назад. Слуги нашли его утром. У него было такое умиротворенное лицо…
Хумаюн опустил взор, пытаясь осознать, что Байсангара больше нет.
– Повелитель, это не всё… Твои братья Камран и Аскари, осевшие в Пешаваре у подножия Хайберского перевала, узнав о болезни твоего деда, решили воспользоваться этим. Через перевал они привели в Кабул войска. Когда они добрались до города, твой дед уже умер. Без предупреждения они напали на цитадель и, несмотря старания моего отца и других, быстро заняли ее.
На миг Хумаюн позабыл о смерти Байсангара.
– Кабул захватили Камран и Аскари?
– У них было золото, повелитель, добытое грабежом караванов. Мы слышали, что они захватили нескольких богатых персидских купцов и воспользовались их золотом, чтобы подкупить некоторые горные кланы пашаев, бараков и хазар. Другие недостойные племена тоже перешли на их сторону. Но сражение за Кабул было недолгим. Твои братья подкупили одного из стражников, чтобы тот открыл им ворота крепости.
Хотя лагерь был залит солнечным светом, мир вдруг показался Хумаюну темным и холодным.
– Моего отца… – Голос Дарии дрогнул. – Когда он побежал от ворот, пытаясь предупредить защитников, что их предали и враги ворвались в крепость, какой-то пашай ударил топором в грудь. Ему удалось добраться до порога дома, где я его и нашел. Его последними словами был приказ выбраться из Кабула… Он отдал мне свое ожерелье в доказательство того, кто я. Я должен был найти тебя и рассказать о том, что случилось. И еще он сказал… что очень сожалеет… он сделал все, что смог, защищая Кабул, но подвел тебя. Поначалу я искал тебя в Саркаре, но ты уже ушел оттуда. С тех пор я тебя ищу; думал, что опоздал, что ты уже знаешь…
– Нет. Я ничего об этом не знал. – Хумаюн постарался сдержаться. – Твой отец не подвел меня; он отдал за меня свою жизнь, и я этого не забуду. Ты совершил трудный путь. Теперь тебе надо отдохнуть, но мы еще поговорим. Я должен узнать как можно больше о том, что случилось.
Когда люди Ахмед-хана увели Дарию, падишах подал знак Джаухару, что хочет остаться один, и ушел к себе в шатер. Умываясь, он едва почувствовал, какой холодной была вода. Его захватили противоречивые мысли – личные, политические, но все неприятные. Поначалу простая печаль, понимание того, что никогда больше он не увидит своего деда, мучила его больше всего. Закрыв глаза, Хумаюн вспомнил яркие рассказы отца о том, каким был Байсангар в молодости, о том, как молодым всадником он принес Бабуру кольцо Тимура, еще в крови его прежнего хозяина; как пожертвовал Байсангар своей правой рукой, о его преданности Бабуру, о том, как он открыл повелителю ворота Самарканда. У матери Махам были свои истории про своего отца, не такие яркие, но еще более исполненные любовью. И вот Байсангар умер, даже не узнав, что Хумаюн женился… Но он хотя бы не узнал, что Камран и Аскари захватили Кабул.
При этой мысли другое чувство, сильнее, чем скорбь, завладело им – ненависть к братьям. Если бы их
Брат воспользовался возможностью захватить трон с помощью своего верного союзника Аскари. Пока Кабул в их власти, Хумаюну будет почти невозможно вернуть Индостан. Давно ясно, что для них единство семьи и гордость за династию Моголов значат гораздо меньше, чем возможность обогатиться и, совершенно очевидно, навредить ему. Почему они не видят, насколько разрушительна их мстительная зависть, как опасна она для них всех?
Хумаюн бродил по шатру, пытаясь привести в порядок свои мысли. Надо думать и действовать рационально, не только ради себя, но ради жены и их нерожденного ребенка. Мысль о Хамиде на мгновение подняла ему настроение. Несмотря на преследовавшие их неприятности, последние недели стали для него самыми счастливыми в жизни, особенно когда, месяц тому назад, Хамида сказала ему со светящимся взором, что ее сон оказался в руку: она действительно беременна. Возможно, мысль о том, что скоро у него будет наследник, сделала последнее предательство Камрана и Аскари еще более невыносимым. Противостоя ему, они угрожали и его жене, и нерожденному ребенку, которого Хумаюн уже любил больше всего на свете.
А если Хамида и в самом деле беременна мальчиком, как она верила, потеря Кабула делала судьбу ребенка совершенно ненадежной. Даже если он выживет, Хумаюн знал, что его ждут опасные времена, и вместо того, чтобы унаследовать великую империю, дитяте почти ничего не достанется; как некоторые из его предков, он станет мелким воякой, постоянно конфликтующим со своими соседями из-за деревень с глинобитными домишками и несколькими отарами овец, в то время как Индостаном будут править другие династии.
Такое не может, не должно случиться. Он этого не допустит. Хумаюн упал на колени и громко поклялся:
– Чего бы это ни стоило, как бы долго ни длилась борьба, я верну себе Индостан. Готов не пощадить последней капли крови ради этого. Я оставлю своим сыновьям и их сыновьям еще более великую империю, чем та, что представала в мечтах моего отца. Я, Хумаюн, клянусь в этом.
Когда падишах и его войско подошли к Марвару, жара в пустыне стала невыносимой. Каждый день казался еще жарче, а путь – все труднее. Зловонные верблюды с их широкими раздвоенными копытами еще справлялись, а вот лошади и вьючные мулы утопали в раскаленном песке до колен. Ежедневно животные дохли от обезвоживания и переутомления, судорожно дергая ногами и вываливая высохшие языки из потрескавшихся ртов. Хумаюн приказал резать самых изнуренных животных и добавлять их мясо в рацион. Он также приказал собирать их кровь. Во времена Тимура воины выживали в степях, употребляя в пищу кровь своих лошадей.
Взглянув через плечо, он увидел в серебристой мерцающей дымке крытые носилки Хамиды, которые несли на плечах шестеро его самых сильных людей. Ханзада, Гульбадан и другие женщины ехали на пони. Хумаюн изо всех сил пытался облегчить путешествие для беременной жены. В бамбуковые борта носилок было набито сено и ароматные травы, и каждый час слуги поливали их драгоценной водой, чтобы жара не была для Хамиды слишком мучительна. Несмотря на это, лицо ее сильно похудело, а темные круги на прозрачной коже под миндалевидными глазами свидетельствовали о том, что беременность протекает тяжело. Ее часто тошнило, и она ничего не могла есть.