Великий перелом
Шрифт:
Страшно то стало не только ему.
И идея оказаться «сожранным» так тщательно взращённым им партийным аппаратом нравилась Иосифу меньше всего…
— Михаил Васильевич, — спросил Молотов сразу после завершения Пленума. — А зачем вы просили за жизни этих мерзавцев?
— Да? Зачем? — присоединился к вопросу также подошедший Сталин.
— По трем причинам. Первое — в этом заговоре есть много мутных мест. И нам следует его расследовать максимально тщательно. Наши партийные игры — это наши партийные игры. — произнес Фрунзе, выразительно взглянув на Сталина. — Но по косвенным данным в этом деле очень тесно замешана французская и английская разведка.
— И вы хотите, чтобы они не понесли заслуженного наказания?! — нарочито громко удивился Сталин. — Они ведь в вас стреляли!
— Провокация — это суть преступления. Феликс подозревает, что как минимум части заговорщиков кто-то напевал на ушко. И накручивал их. То есть, провоцировал. А они, в силу своей умственной недоразвитости поддались на льстивые речи. Если мы их расстреляем, то никогда не узнаем, как и кем это было сделано. И окажемся уязвимыми перед новым ударом.
— А вторая причина? — после небольшой паузы спросил Молотов, кивнув, принимая довод наркома.
— Мы хоть и отказались от идеи Мировой революции, но разве нам не нужно искать союзников? Пусть даже не военных, а экономических? По данным ГРУ очень благодатной почвой для сотрудничества является Монголия и страны Латинской Америки. И было бы недурно расширить там наши представительства. В том числе за счет военных инструкторов. А кого посылать?
— Они же станут мстить! — воскликнул удивленный Сталин. Опять же перегибая палку с излишне наигранными эмоциями, что заметили многие вокруг.
— Не все. Для этого и нужно разобраться — кто непримиримый враг, а кто просто оступился и оказался втянут на скользкую дорожку. У нас действительно очень мало людей компетентных и опытных. И отрывать от армии или флота кого-то просто так — чревато ее заметным ослаблении.
— А третья причина? — поинтересовался Молотов, повторивший свой жест с кивком в качестве принятия аргумента.
— Директория. Я считаю, что нам нужно постараться максимально избежать ее печальной участи. В свое время Свердлов уже устроил массовый террор, который едва не стоил нам победы в Гражданской войне. И нам нужно быть осторожным, чтобы нечаянно не спровоцировать начало массового террора. Процесс это совершенно самодостаточный, как горение дров в сарае. И потушить его далеко не всегда также просто, как начать. Вон — бросьте непотушенную папиросу летом в жару на сухой торф. А потом попробуйте потушить бушующий лесной пожар, в котором у вас будет буквально земля под ногами гореть…
— Мне кажется вы сгущаете краски, — заметил Молотов. — Революция должна уметь себя защищать. Да и преступников должно наказывать. И неизбежность наказания должна стать предостережением для остальных.
— Все верно Вячеслав Михайлович. Все верно. Но для того, чтобы наказывать — нужно выявить виноватых, а потом установить у каждого степень вины. Иначе у нас получатся законы уровня какого-нибудь Дракона.
— Как это? Почему дракона?
— Жил в незапамятные времена такой человек в Греции по имени Дракон. Законы у него были простые и незамысловатые — почти за все — смерть. Как вы понимаете — здравого в этом мало. Кстати, в честь него назвали и чудовище, о котором вы подумали. Кроме того, это будет провоцировать волны «дворцовых переворотов». Ведь оступившиеся члены партии, зная, что теперь их ждет смерть, в случае вскрытия преступления, станут охотно вступать
— Не глубоко ли вы копаете? Мне кажется все проще.
— Может и так. Но я думаю, что в суп очень важно добавить соли и перца ровно столько, сколько требуется. Если положить мало — он станет невкусным, а если много — есть его станет попросту невозможно. В обоих случаях это грозит Союзу катастрофой. И нам вместе с ним…
Поговорили.
К концу разговора вокруг них уже образовался кружок слушателей. И позиция Фрунзе нашла в целом очень живой отклик. У многих членов ЦК рыльце было в пушку. Иной раз даже доходящим до натуральной шерсти с густым подшерстком. Поэтому снижение ставок, задранных до небес революционными обстоятельствами, они примеряли на себя и очень к ним располагались.
А вот Сталин дергался и явно злился.
Тщательное расследование вело его к катастрофе, так как оно бы безусловно доказало причастность Иосифа к заговору. Тем более, что Фрунзе явно дал понять — он об этом прекрасно знает. И, возможно, давно знал. Если же появятся вески доказательства, то это станет не только крестом на карьере Сталина, но и, возможно, на его жизни.
Впрочем, Михаил Васильевич очень вежливо парировал его возгласы о справедливости. И старался всяческими намеками показать — что ему не стоит опасаться расследования.
Причем говорил это совершенно искренне. Ведь рентген-излучение потихоньку «проливалось», облучая генерального секретаря потихоньку на его рабочем месте. Да — очень слабенькое. Но в пересчете на сто-двести часов воздействия — вполне действенное. По задумке наркома из-за его продолжительного влияния у Иосифа Виссарионовича должны были критически снизиться лейкоциты в крови. Ну и, как следствие, он бы погиб от вполне себе обычной болячки. Той же простуды, без сопротивления организма вышедшей на осложнение какое-нибудь, например, воспаление легких. Или еще чего.
Чисто.
Спокойно.
Аккуратно.
И ни у кого даже подозрения не должно было бы возникнуть из-за смерти «верного ленинца» и «большого друга физкультурников».
Что будет дальше?
Большой вопрос.
Потому что кроме ухода Сталина шли очень большие трансформации и в партии. Так, несмотря на смерть Зиновьева, его дело продолжало жить и всячески поддерживаться. Например, был составлен список типовых вопросов для «среза знаний». И с его помощью велись планомерные «замеры», отбраковывающие членов ВКП(б) с недостаточным образованием и кругозором. Вопросы ведь касались не только идеологии, но и естествознания в целом. Кое-кого из них переводили в статус кандидатов, но большинство отбракованных просто вычеркивая как профессионально не пригодных.
Из-за этого «фильтра» к сентябрю 1927 года очень много членов партии, «набранных по объявлению», отсеяли. Настолько много, что это стало даже пугать Сталина. Но он в моменте ничего не мог поделать. Для того, чтобы переломить тренд требовалось время. Да и удары политически на него следовали один за другим, вынуждая уходить в глухую защиту и лишь изредка огрызаться.
Но это был первым магистральным фильтром. Простым и таким, что лежал на виду, убирая из партии «селюков» и «пролетариев» в худшем смысле этого слова. Второй фильтр действовал через ОГПУ, которое чем дальше, тем больше прорабатывало «дело сатанистов», «дело Коминтерна», «ягодное дело» и «дело Свердлова». А через них потихоньку подчищая низовой слой старых партийцев, выбивая из них наиболее невменяемых.