Великий перевал
Шрифт:
В день тетушкиных именин чай подавался в гостиной. Хотя пить его в столовой было гораздо удобнее, но так уже полагалось для большей торжественности.
Вася с ужасом смотрел на Петра. Тот обходил гостей, и Вася удивлялся, как он может казаться таким спокойным.
— Я могу вам сообщить, — продолжал генерал, громко откашливаясь, — что по всему фронту началось наступление.
В гостиной раздался радостный гул.
Как раз в это время Петр подошел с подносом к генералу.
— Поздравляю
Вася с испугом увидел, как побледнел вдруг Петр, поднос запрыгал у него в руках, и — дзинь! — драгоценный сервиз полетел на пол и разбился на тысячу кусков, а Петр стоял, глядя в пространство, и повторял бессмысленно:
— Могилу он себе заработал, могилу!
Произошло замешательство. Другие лакеи увели Петра и бросились подбирать осколки посуды. Тетушка, повидимому, очень недовольная всем происшедшим, стала просить извинения у гостей.
— Ну, что вы, это так понятно, — произнесла одна из дам.
— Понятно-то, понятно, — пробормотал генерал, желая поднять общее настроение, — а коленку-то он мне все-таки ошпарил. Да-с, господа, — наставительно продолжал он, — подобные единичные смерти не должны нас смущать в нашей великой борьбе. Наоборот, мы должны радоваться, что человек пал, защищая отечество!
Страшная ярость вдруг охватила Васю. Сам не отдавая себе отчета в том, что он делает, он вдруг подошел к генералу и спросил его дрожащим голосом:
— А у вас есть сын на войне?
— Нет, — ответил генерал с недоумением.
— Ну, так и молчите! — крикнул Вася и при общем гробовом молчании выбежал из гостиной.
X. РАНЕНЫЙ № 825
Возле большой узловой станции Юго-Западных железных дорог были построены огромные деревянные бараки. Это был 3-й образцовый эвакуационный пункт, приспособленный на несколько сот раненых.
С утра до вечера на пункте кипела лихорадочная работа, принимали и отправляли раненых, делали перевязки и операции.
Раненые стонали, кричали, одни просили лучше убить их, только чтоб избавить от ужасных мучений, другие, напротив, умоляли докторов спасти их во что бы то ни стало.
— Умру я, ваше благородие, — говорили одни, — кто же без меня за хозяйством-то посмотрит, ведь некому будет землицей-то заняться...
Доктора хмуро и привычно делали свое дело, не слушая этих давно надоевших им разговоров.
Воздух в бараках был тяжелый, смрадный. Непривычный человек, попав туда, начинал задыхаться. Мимо бараков по направлению к позициям тянулись бесконечные эшелоны, здоровые солдаты молча смотрели на раненых, выгружаемых с санитарных поездов, идущих навстречу.
Может быть, через несколько дней и они будут так же лежать с раздробленными костями. Для чего все это делалось, они хорошенько не понимали. Да и никто этого хорошенько не понимал. Но все послушно продолжали подталкивать пущенную в ход машину.
Среди раненых, лежавших на эвакуационном пункте, был один тяжело раненый солдат, значившийся в бараке под № 825. Он был привезен на пункт в бессознательном состоянии, без всяких документов. Грудь его была навылет пробита пулей, и коленка раздроблена. Он очень страдал и метался в жару.
Однажды старшая сестра подошла к дежурному врачу и сказала:
— Этот вот, 825-й... Уж очень странно он бредит.
— А что? — спросил дежурный врач.
— А так, все говорит, что воевать не надо, что войну помещики затеяли, надо, говорит, воевать не с внешним врагом, а с внутренним, удивляюсь, откуда он такие слова знает.
— Гм! — сказал врач, — это любопытно!
— Любопытно-то, любопытно, а только он кругом всех раненых смутил.
В это мгновение у входа в барак произошло движение, явился старший врач. Он отозвал в сторону дежурного и взволнованно спросил ого:
— Все ли у вас в порядке? А то, — добавил он, оглянувшись по сторонам, — я получил секретное извещение (он стал говорить шопотом), что верховный главнокомандующий, стало, быть, государь-император, сегодня вечером посетит наш пункт. Ведь вы знаете, что царь находится теперь рядом с нами в Могилеве-Подольском.
— У меня все в порядке, — сказал дежурный врач, отнесясь довольно хладнокровно к этому известию.
— Все равно, я хочу лично убедиться.
Старший врач, видимо, волновался и нервничал.
«Хочет Владимира получить с мечами», — подумал, усмехаясь, дежурный врач.
Старший врач придирался на каждом шагу, и усы дежурного врача начали сердито подергиваться. Проходя мимо одного из раненых, они услыхали, как тот вдруг сказал.
— Всех их к ногтю, негодяев!
Дежурный врач, случайно взглянув на номер, прибитый к койке, увидал цифру 825.
— Каких это негодяев? — сердито спросил старший врач.
Но раненый, не отвечая ему, продолжал, очевидно, в бреду:
— За богатых людей воюем! Будет ужо всем.
— Это что значит? — спросил старший врач у дежурного, нахмурившись.
— Бредит.
— Да, но такой бред в военном лазарете, вы сами понимаете, недопустим. Изолировать!
Уже почти дойдя до выхода, старший врач почувствовал необходимость дать выход своему волнению и, придравшись к какой-то соринке, начал кричать.
— Это не лазарет! Это хлев! Вы вместо того, чтобы дело делать, только глазами хлопаете!
Дежурный побледнел.
— Я прошу вас помнить, что я не мальчишка...