Великий Рузвельт
Шрифт:
Процесс постепенного увядания классического либерализма стал заметен вскоре после выборов 1936 г. В этом были повинны, как отмечали многие наблюдатели, и сами либералы. Резкое обострение социальных конфликтов в стране («сидячие стачки», возрастание политической роли организованного рабочего движения), с одной стороны, и вновь обретенное капиталом чувство уверенности в прочности его экономических и политических позиций – с другой, в короткий срок превратили многих вчерашних «друзей» рабочих и бедняков на Капитолийском холме в их недоброжелателей. В конгрессе и его комиссиях проекты различных нововведений в области трудового законодательства все чаще встречали холодный прием, инициатива отдельных настойчивых поборников социальной реформы топилась в шуме голосов, посылающих проклятия «рабочим агитаторам» и их «адвокатам». Атаки на «новый курс» ужесточились. Его винили во всех смертных грехах – от бесплодного расточительства (больше всего доставалось, разумеется, Гопкинсу) до вероломных посягательств на святыни частной
Дело как будто шло к своеобразному термидору, хотя нельзя сказать, что оппозиция ничему не научилась и все позабыла. Но так или иначе, под обломками плана правительственной реорганизации заживо погребенными оказались два новых важных министерства – общественного благосостояния и общественных работ. Первое из них предназначалось Гопкинсу. Об этом знали все. Однако никто в Белом доме не приходил в отчаяние от того, что Гарри Гопкинс уже не сможет руководить таким обременительным для правительства делом, как помощь безработным. Что касается ВПА, то она давно находилась в цепких руках военного ведомства, поставившего эту программу на службу укрепления военного потенциала и материального обеспечения армии. В политическом отношении свою роль детище Гопкинса выполнило, а сам он охладел к нему, видя, что ВПА превращается в предмет бесконечного торга между Рузвельтом и оппозицией, между либералами и консерваторами {22}.
Рузвельт сам весной 1938 г. высказался против возвращения Гопкинса к руководству ставшей такой непопулярной в конгрессе программой помощи. В сугубо доверительном духе он дал понять Гопкинсу, что важнейшей задачей в исключительно сложной политической обстановке является не изнурительная и, с его точки зрения, малоэффективная борьба за углубление социальной реформы, а подготовка к новому раунду в схватке за власть. Мысли Рузвельта всецело были заняты вопросом о том, как в условиях нараставшего международного кризиса сохранить преемственность государственного руководства, не нарушая неустойчивого равновесия социальных сил, сплотившихся вокруг него в предшествующие годы.
Третий срок
В планах Рузвельта Гопкинсу была отведена важная роль. Ему надлежало заняться работой по наведению порядка в Демократической партии, ее «чисткой» от антирузвельтовских элементов, а затем тщательным образом подготовить победу демократов на предстоящих выборах 1940 г. Рузвельт был уверен, что Гопкинс с его влиянием и популярностью в демократических кругах способен стать противовесом консервативному крылу в партии во главе с бывшим председателем Национального комитета Дж. Фарли, вполне заурядной личностью. Последний втайне рассчитывал занять президентское кресло в 1940 г. Напротив, Рузвельт открыто противодействовал этому. В беседе с Гопкинсом президент совершенно четко провел следующую мысль: его преемник должен следовать прежней стратегической линии. Это означало, что имя нового президента должно символизировать приверженность Демократической партии концепции «прогрессивизма», а сам он по своим внешнеполитическим убеждениям не должен быть изоляционистом. Рузвельт назвал несколько человек, которые соответствовали, по его мнению, в целом этому «стандарту», – Ф. Мэрфи, Г. Икес, Г. Уоллес, К. Хэлл. По всему, однако, получалось, что наиболее приемлемой кандидатурой мог быть только Гарри Гопкинс. Чуть позднее, не посчитавшись с самолюбием Фарли, Рузвельт высказал ему ту же мысль {23}.
Физические немощи Гопкинса нимало, казалось, не смущали Рузвельта. Разве он сам, прикованный к креслу-каталке, не справляется с бременем президентских обязанностей уже два срока? Самой важной для Гопкинса Рузвельт считал задачу завоевания доверия и поддержки в мире бизнеса. В прошлом отношения Гопкинса с коммерческими кругами складывались далеко не безоблачно. Теперь Рузвельт полагал, что настало время начинать новую эру, эру дружеских объятий и примирения. Гопкинсу не повредит, если его почаще будут видеть в обществе Бернарда Баруха, Джесси Джоунса, Джозефа Кеннеди, Аверелла Гарримана, других магнатов промышленности и финансов и пореже в публичных собраниях, где нужно произносить речи и ругать на чем свет стоит «привилегированные классы». Чтобы сближение Гопкинса с бизнесом выглядело естественным, Рузвельт объявил о своем намерении назначить его министром торговли. И вновь всем, кто близко знал Рузвельта, в том числе и его биографам, оставалось только теряться в догадках, был ли это тактический маневр президента, втайне решившего остаться в Белом доме на третий срок и избравшего игру с подставной фигурой, или же это результат серьезного обдумывания вопроса о преемнике. «Ряд признаков говорил о том, – пишет Р. Тагвелл, – что Рузвельт ведет кампанию в пользу кандидатуры Гарри Гопкинса; но если действительно предполагалось сделать шаги в этом направлении, то совершенно ясно, что они не вызвали бы восторга, во всяком случае никто из тех, кто, подобно Гопкинсу, был связан с политикой, проводимой Рузвельтом, не мог быть навязан старейшинам оппозиции» {24}.
Что же оставалось? Логика подсказывала, что сохранение преемственности внутриполитического и внешнеполитического курса правительства США в этих условиях целиком зависело от согласия самого Рузвельта баллотироваться в третий раз. Так думали многие его сторонники. Но что он сам думал на этот счет, никто точно не знал, хотя поводов для размышлений у политических наблюдателей было предостаточно. Не вносила ясности в этот вопрос и супруга президента, поверенная в его делах Элеонора Рузвельт. Наоборот, еще в 1937 г. она заставила теряться в догадках репортеров, заявив, что ее единственным утешением является мысль: «для нас» уже не будет еще одной инаугурации. Одно напоминание об этом заставило журналистов задать вопрос об отношении первой леди к третьему сроку. «Это никогда не было традицией страны» {25}, – последовал уклончивый ответ. Еще более загадочными были ее дальнейшие реплики, как правило, демонстративно общего характера. Порой сам президент в частных беседах поворачивал разговор на эту тему без ясного, однако, уточнения своих планов. Так, это было сразу после Мюнхена в присутствии представителей оппозиционной партии, что повергло последних в состояние полного замешательства {26}. Одержать победу в открытой дуэли с Рузвельтом – кто из республиканцев мог бы на это отважиться?
Наиболее важное значение имел разговор Элеоноры Рузвельт с Гопкинсом в Белом доме 28 мая 1939 г. Гопкинс зафиксировал его в виде меморандума, который говорит сам за себя. Он хранится в Библиотеке Рузвельта, в бумагах Гопкинса. «Миссис Рузвельт, – писал он, – выразила свою обеспокоенность по поводу приближающихся выборов 1940 г. Лично она очень хотела бы, чтобы президент вновь не баллотировался, но я понял, что она так же, как и мы, не располагает информацией на этот счет. Она полагает, что президент свою задачу полностью выполнил и что он уже утратил присущий ему ранее интерес к административной деятельности. Она считает, что цели, за которые тот боролся, не по плечу одному человеку, что, если «новый курс» полностью держится только на нем, это значит, что у него нет серьезной основы. Хотя иногда она и не думает так, ибо народ за «новый курс». Миссис Рузвельт убеждена, что огромное большинство избирателей не только идет за президентом, но и поддерживает его политику. Необходимо, с ее точки зрения, приложить все усилия, чтобы, осуществляя контроль за работой съезда Демократической партии в 1940 г., обеспечить выдвижение либерального кандидата и избрание его. Она верит в способность президента добиться всего этого, если только, а это очень важное «если», у Рузвельта есть желание, засучив рукава, поработать по-настоящему» {27}.
О чем говорило это бесспорно заранее обдуманное заявление? Скорее всего о решимости Рузвельта, «засучив рукава», с головой уйти в политическую борьбу за победу демократов на выборах 1940 г. Гопкинс мог отнести слова о «либеральном кандидате» на свой счет. Р. Шервуд полагал даже, что у него были самые большие основания думать именно так. И хотя секретарь Рузвельта Грейс Талли, вступившись за Рузвельта, писала, что он не мог «разыгрывать» Гопкинса, полной уверенности в этом у нее быть не могло {28}.
Нелишне, разумеется, в этом случае задать вопрос: считал ли сам Гопкинс в тот момент реальными свои шансы стать преемником Рузвельта или просто добровольно согласился играть роль «засланной лошади» в трудном политическом гандикапе 1940 г. с целью обеспечить избрание Рузвельта в третий раз? Как бы то ни было, он прилежно трудился во имя успеха стратегического плана президента {29}, хотя ведущая роль Гопкинса в осуществлении так называемой «чистки» Демократической партии накануне выборов в конгресс осенью 1938 г. стоила ему утраты кредита в глазах влиятельных сил в Демократической партии. Рузвельт, стремясь сделать демократическую фракцию конгресса более управляемой, предпринял попытку выдвижения в качестве кандидатов только преданных ему людей. Поражение этой кампании косвенным образом задело и престиж президента. Однако если огромная личная популярность Рузвельта и политическое влияние президентской власти ограждали его от слишком развязной критики, то Гопкинс был лишен этих преимуществ. Личные недоброжелатели всех мастей спешили свести с ним счеты, обвиняя его в «грязном интриганстве» и нарушениях правил игры в «демократические выборы».
Предрасположенность Рузвельта к компромиссу с консервативной оппозицией после неудач 1938 г. возросла. Философически он заметил: «Потребуется много времени, чтобы прошлое подтянуть к настоящему» {30}. В плане политическом это означало заметное отступление правительства от либерального курса в социальном вопросе. Отступление вправо. Однако чем ближе к выборам, тем для Рузвельта становилось все яснее, что на этом пути он не только не соберет недостающие ему голоса, но и растеряет тот капитал, который буквально воскресил Демократическую партию, обеспечив ей имидж поборницы интересов масс. Стремясь удержать левые и прогрессистские силы под своим влиянием параллельно с укреплением позиций на правом фланге социального спектра, Рузвельт побуждает своих сторонников на местах активно искать сотрудничества с влиятельными социал-реформистскими группировками, партиями и течениями. Он не афиширует эти контакты, но, следуя тактике «протянутой руки», настойчиво приглашает к коалиционным действиям всех, кто опасается перехода инициативы к консерваторам, – профсоюзы, рабоче-фермерские партии, движение безработных, организации афроамериканцев.