Великий Сталин
Шрифт:
Стиль письма был резок и колоритен, а суть его – конкретной и доказательной. И несмотря на то, что формально оно было анонимным, фактически это был документ, вполне заслуживающий самого высокого в стране внимания – сталинского. В письме – явно не инспирированном в «аппарате» – не было стремления опорочить молодого руководителя, а было ясно заявленное намерение его разоблачить, ибо «художеств» Попов натворил немало.
Авторы сообщали:
«Всех работников МК и Моссовета, выдвинутых т. Щербаковым, Попов разогнал до единого и выдвинул своих… Что же это за кадры? Попов носился как с писаной торбой с секретарём райкома Жариковым, оказавшимся после изменником Родины – комиссаром армии Власова. Фаворитка
Молодой карьерист комсомолец Красавченко попал на фронт, оказался в плену… неизвестно где дел партийный билет. Неизвестными путями выбрался из тыла врага. Ему бы место в лагерях. Но Попов выдал ему новый партбилет, <…>, домогался избрания Красавченко на последнем съезде комсомола секретарём ЦК ВЛКСМ. Но даже молодежь раскусила, что за фрукт Красавченко, и провалила его. <…>
Тупица из тупиц Царегородцев… выдвинут Поповым на пост руководителя политорганами Министерства путей сообщения. Политически безграмотный человек Фирюбин, лизавший пятки Попову, был выдвинут на пост секретаря городского Комитета партии. Славивший Попова в московской печати редактор «Московского Большевика» Губин посажен редактором «Известий». В Армению послан подхалим Попова Погосов, в Калугу – Панов и так далее.
Словом, Попов расставляет свои кадры везде, где может, с тем чтобы в удобный момент взять баранку руля страны в свои руки.
Таким образом, Попов соревновался с ленинградцами в расстановке «своих» людей. Шла подготовка к захвату лидерства…
В кругах МК открыто говорят, что за плечами Попова тов. Сталин и что пост великого вождя перейдет Попову…»
Пожалуй, это описание личности Попова и атмосферы вокруг него лучше любых признаний Вознесенского (старше Попова на три года) и Кузнецова (старше Попова на год) подтверждало вину двух последних. Все трое были из одного поколения – они не сидели в царских тюрьмах, не ходили под пулями в гражданскую и Великую Отечественную, – даже для ленинградца Кузнецова личный риск в блокаду был не выше, чем у сотен тысяч жителей Ленинграда…
На всех троих очень надеялся Сталин. И все трое его надежд не оправдали. А ведь надежды Сталина были надеждами Родины…
Попов сменил в мае 1945 года умершего А.С. Щербакова и до какого-то момента был, похоже, деятелен, исполнителен и Сталина устраивал. Но то же можно было сказать и о Вознесенском… И о Кузнецове… И вот теперь после них надо было что-то делать уже с Поповым.
Заканчивая письмо, московские коммунисты писали:
«Неужели Политбюро не займётся проверкой деятельности Попова. Хотя бы проверили указываемые нами факты. Неужели сигналы масс не нуждаются в проверке? Мы не клеветники. <…>
Мы считаем, что если Политбюро ЦК не прислушается к голосу низов в деле Попова, то люди, знающие дела Попова, потеряют веру в существование партийной истины».
И Сталин прислушался, да и могло ли быть иначе! К тому же он уже и сам не раз строго говорил с Поповым. Была назначена комиссия Политбюро в составе Маленкова, Берии, Кагановича и Суслова, и в результате её работы Попов был снят с партийных постов и назначен министром специально созданного «под него» министерства городского строительства СССР. С марта по декабрь 1951 года он был министром сельскохозяйственного машиностроения, позднее – директором авиационного завода в Куйбышеве, послом в Польше…
В постановлении Политбюро об освобождении Попова было сказано, что обвинения анонимных авторов письма в адрес Попова в части «разгона проверенных кадров МК и Моссовета и в насаждении…
Но Сталин до последнего верил в лучшее в людях, однажды вошедших в круг его сотрудников. К тому же в «деятельности» возомнившего о себе Попова не было политического аспекта – в отличие от деятельности «ленинградцев», что Сталин, конечно, учел. Однако Попов уже не выправился, хотя работал на различных должностях до 1965 года, в котором вышел на пенсию (в 1968 году, 62 лет от роду, он умер).
Секретарём же ЦК вместо Попова 13 декабря 1949 года был назначен Хрущёв, отозванный из Киева. Вряд ли в этой дате со стороны Сталина или кого-то ещё был какой-то намек… Но дата оказалась, как сейчас говорится, «знаковой»… Хрущёв рядом со Сталиным стал для ничего не подозревающего о том Сталина в обозримой перспективе смертельно опасным.
Небезынтересно, как через много лет после смерти и Сталина, и своего отца Никиты Хрущёва дело с Поповым представил в своих «воспоминаниях» сын Хрущёва Сергей. В его описании выходило, что Сталину-де доложили о существовании «московского» заговора, аналогичного «ленинградскому», во главе с Поповым. Сталин срочно вызвал Хрущёва и «вручил ему кипу документов», якобы обвиняющих в антисоветской деятельности чуть ли не все московское руководство…
И Хрущёв-де занялся расследованием, а когда Сталин через несколько недель поинтересовался результатами, Хрущёв-старший «постарался убедить его, что донос липовый». Далее Хрущёв-младший сообщал, что Попова-де «назначили директором завода, там он в глазах Сталина не представлял угрозы», и резюмировал: «…а следовательно, жизнь его (Попова. – С.К.) находилась в безопасности…»
Цену «свидетельствам» сына Хрущёва читатель, знакомый с положением дел по документам, может определить и сам.
Юбилейный для Сталина год заканчивался. И он был, как и все остальные годы его жизни, полон больших и малых проблем… Были среди них порой и проблемы «юбилейные», однако речь – не о сталинском юбилее. Десятого октября из Киева в Москву по «ВЧ» позвонил Хрущёв – насчёт празднования 10-летия присоединения Западной Украины. Он предлагал провести демонстрации и военные парады в Киеве, Львове и Ужгороде, заложить монументы, выпустить документальный фильм и… переименовать город Станислав в город Сталинокарпатск.
Телефонограмму передали Сталину на юг, где он с 5 сентября до 7 декабря был в отпуске, и Сталин всё одобрил, кроме идеи переименования (лишь в 1962 году Станислав переименовали в Ивано-Франковск).
Туда же, на юг, Поскрёбышев переправлял и бумаги, подобные письму главного редактора журнала «Огонёк» Алексея Суркова, где тот 18 ноября 1949 года просил санкции на публикацию в 50-м номере журнала статьи кинооператора М. Ошуркова «Незабываемые встречи» – о киносъёмках Сталина.
Статья была написана в откровенно слащавой манере, и судьба её оказалась той же, что и у хрущёвской идеи со Сталинокарпатском.
Так что «отпуск» был для Сталина понятием весьма условным – и в «отпуску» дела, большие и малые, от себя не отпускали… Скажем, в Военно-Воздушных Силах и в Гражданском воздушном флоте участились катастрофы… И уже в «отпуску» Сталин думает о какой-то замене Вершинину в ВВС и Байдукову в ГВФ и 12 сентября 1949 года пишет Маленкову, что «Байдуков – хороший летчик, но как руководитель очень слаб» и что Вершинина можно бы заменить на Жигарева… И уже в сентябре 1949 года бывший второй пилот Чкалова 42-летний Георгий Байдуков отправляется – нет, не в ГУЛАГ, а на учёбу в Высшую военную академию им. К.Е. Ворошилова, по окончании которой получит в 1952 году пост заместителя начальника Главного штаба войск ПВО страны по специальной технике.