Великий Сталин
Шрифт:
И вот тут пришла засуха. Недород… Особенно на Украине стихии помогли тогдашние волкогоновы и радзинские – это был удобный повод вызвать недовольство Сталиным. Всё, что ослабляло Сталина, было выгодно Троцкому, даже если это ослабляло СССР.
А кроме троцкистов были выжидающие своего шанса эсеры, монархисты, белогвардейцы, националисты, просто саботажники и, как ни странно, действительно агенты иностранных разведок.
Монархическая газета «Возрождение» писала 28 марта 1930 года:
«Необходимо подумать, как отомстить этой сволочи, да отомстить так, чтобы не только
18 апреля эта же «газета» повторила: «Нужно что-то делать сейчас, не откладывая, желать хоть конца мира, только чтобы уничтожить большевиков».
Такое вот «возрождение» готовила нам эмиграция. А в самой России хватало её единомышленников и прямых порученцев.
Стервятники по натуре, они тут же слетались на поле смерти. Ведь ещё во времена голода в Поволжье 1921 года член кадетского «Всероссийского комитета помощи голодающим» (известного и как «Прокукиш», от фамилий его сопредседателей Прокоповича, Кусковой и Кишкина) Булгаков в своём дневнике писал: «И мы, и голод – это средство политической борьбы».
Тогда им удавалось действовать открыто, теперь они действовали тайно.
Но действовали.
Однако основная причина была всё же в недороде. Люди пухли, ели лебеду и умирали. Умерли тогда миллионы.
И тут опять не обошлось без природной безнравственности «природных интеллигентов». Трагедией спекулировали тогда, спекулируют и поныне. Английский ученый Виткрофт изучил эти годы пристально и пришёл к выводу: просчёты коллективизации и голод 33-го унесли около трёх миллионов жизней. Это – уже очень много. И это, очевидно, и есть истинная цена, заплаченная напоследок русским народом за былую социальную инертность, за темноту и отсталость.
Увы, «тельцы мнози тучны», помянутые Сталиным однажды в 1917 году, окружают историческую правду, перемалывают её своими крепкими зубами в труху, и цифры растут: 9 миллионов, 18 миллионов, 20 миллионов «загубленных и репрессированных».
Вначале – Стивен Розфилд, потом – Роберт Конквест… За ними – волкогоновы и радзинские всех сортов…
И чёрт ли для русского интеллигента в том, что по «статистике» Конквеста получается, что к концу 1937 года в СССР за решёткой, не считая уголовников, был якобы каждый четвёртый мужчина, а в городах – каждый второй.
Так кто же тогда срывал распустившиеся «в парке Чаир» розы для юных и не очень юных подруг? Кто обеспечивал постоянно растущую рождаемость?
Бирмингемец Виткрофт назвал свою работу «Ещё одна (! – С.К.) клюква Стивена Розфилда», а отечественное интеллигентское «болото», которое высмеивал молодой русский грузин в серой шинели в 1917 году, жадно набрасывается на эту развесистую «клюкву» и заглатывает её, не морщась. И объявляет раскулаченного (справедливо ли, несправедливо) – фигурой с «типичной для нашего народа судьбой».
Хотя для простого человека всё более типичной становилась судьба уверенная, осмысленная.
Большая…
Интеллигенция высокомерно объявляла сама себя совестью народа, но на самом деле та её часть, которая была враждебна новой власти, оказывалась лишь сгустком
Хотя за старым стояли невежество, голод, иностранная кабала, гибель и смерть…
У мужицкой серости и кулацкой злобы оказалась и ещё одна высокая человеческая цена: четверть миллиона кулацких и середняцких семей отправились в ссылку. Это – немало, потому что это – трагедия полутора миллионов человек. Но это и немного, если знать, что ломкой одного процента было оплачено будущее остальных девяноста девяти процентов. Да и многих из этого же одного процента.
Среди воспоминаний современников тех событий можно найти показательные свидетельства. Потомок древнего княжеского рода Гедиминовичей Сергей Голицын после революции мальчиком остался с семьёй в России, скончался в 1989 году и оставил «Записки уцелевшего». За всю свою долгую жизнь Голицын, похоже, так и не понял сути происходившего с его Родиной – он и не хотел её понимать, и судил об эпохе как обыватель. Но именно искренней непосредственностью восприятия и ценны такие вот его строки:
«Для крестьянства самыми страшными временами были последние три месяца 1929 года и первые три месяца 1930-го, когда, точно под ударами топоров, рушились вековые устои, обычаи, привычки жителей села. Брат Владимир высказывал мысль о группе садистов, захвативших власть, которые довели страну до такого состояния, что казалось, она покатилась в пропасть. И нет таких сил, чтобы её удержать…»
Голицын, к слову, признаёт и то, что началось массовое уничтожение скота самими крестьянами.
Итак, в восприятии русских дворян князей Голицыных, большевики – это «группа садистов», а их политика – «пропасть».
А вот немецкий дворянин, генерал Фридрих фон Меллентин, битый большевиками, оценивал ту эпоху по её результатам иначе.
Напомню, он писал: «…Дисциплина – главный козырь коммунизма. Она явилась решающим фактором в достижении огромных политических и военных успехов Сталина… Умелая и настойчивая работа коммунистов привела к тому, что с 1917 года Россия изменилась самым удивительным образом. Не может быть сомнений, что у русского всё больше развивается навык самостоятельных действий…»
Впрочем, нельзя упускать из виду то, что в первый период коллективизации, как и в более поздний период массовых репрессий, на объективные процессы, историческая необходимость которых для обеспечения будущего России была несомненной, враждебные России силы наложили ряд сознательно негативных факторов.
Сталин об этом знал. Вот, например, типичный для того времени документ – совершенно секретная записка, направленная Сталину заместителем председателя ОГПУ Ягодой и начальником Секретно-Оперативного Управления ОГПУ Евдокимовым 20 марта 1930 года… В этой объёмной, содержащей как конкретные факты, так и верные обобщения записке, в частности, говорилось: