Великий Тёс
Шрифт:
Меченку же после исповеди он поставил перед воротами с внутренней стороны острога под иконой Введения во Храм Богородицы и заставил отбить сто земных поклонов. После этого едва державшуюся на ногах девку причастил.
Слух о том, что Иван поведет под венец перфильевскую Пелашку, облетел острог. Сослуживцы-казаки, Михалев со Скурихиным, перестали с ним разговаривать, показывая свое осуждение. Васька Колесников обегал его стороной и язвительно ухмылялся. Стрелец Терентий Савин, с которым весь пост водили подводы из Маковского, прошел мимо, задрав нос, ни кивком, ни взглядом не ответил на
Сначала Иван подумал, что тот пьян. Вскоре приметил, что и Вихорка-жених, крепкий, работящий стрелец, умишком совсем не дурак, воротит морду. Михейка Стадухин при встречах глядел ему в глаза пристально и зло, кривил губы, искал повод, чтобы припомнить обиды на Кети. И понял Иван, что против него сговор. Озлился на всех, особенно на женихов. Аж зубами скрипел, завидев их. «Забыла, верстанная голь, кто за их невест платит?» Стал и он расхаживать по острогу с важным видом. Задирал молчунов.
Пелашке велел сшить новый сарафан да шубу, купил ей к свадьбе не ичиги – козловые сапоги, сам покрылся шапкой из черных соболей. Перед венчанием все три пары пошли на поклон к воеводе. Вихорка с Васькой, кланяясь, обещали кроме верных служб отдарить в почесть, как разбогатеют. Иван, всем напоказ, после поклона выложил пару клейменых соболей. Воевода потряс рухлядь, полюбовался черными спинками, голубым подпушком, благословил пару особо.
И в съезжей избе, где венчали разом три пары, Иван с Пелагией стояли, задрав носы: в отместку всем они глядеть не желали на бывших своих связчиков. Венчал их поп. Попадья и монашенки пели. Параскева, с которой Иван был дружен в пути от Сургутского острога, бросала на него такие жалостливые взгляды, будто он не женился, а соборовался перед кончиной. Изредка ловил на себе Иван сочувственные взгляды Савины с Капитолиной. Девки были с ним ласковы, и он добрел ради них. Одежонка на невестах была плохонькая, но так ладно выстирана, залатана, подогнана, что казалась праздничной. Боясь обидеть добрых девок, Иван терпел заносчивость их женихов.
Время от времени и он поглядывал на Савину с Капой. Как ни любил их душой, а, сравнивая с Пелагией, замазавшей пятно на щеке белилами да румянами, самодовольно убеждался, что его невеста краше всех баб в остроге, а то и по всей Енисее.
После венчания воевода велел накрыть стол в съезжей избе. Иван нахрапом занял место посередине, в красном углу под образами, и невесту усадил под бок к воеводе. Ни Вихорка, ни Васька Колесников не посмели пикнуть. Яков Игнатьевич, в красном кафтане, сел на место посаженого отца и дочь свою, отроковицу Анастасию, посадил на колени, хоть той по возрасту должно сидеть на лавке.
Стрелецкий сотник Поздей Фирсов с сотничихой сели напротив воеводы.
Скитник Тимофей так и не пришел, хотя его ждали. Монахини попили квасу, поклевали каши с рыбкой, спели молодым «Об умножении любви и искоренении ненависти». Откланялись и ушли. Застолье оживилось. Остяцкого вида ясырки внесли запеченную целиком оленью голову. Поставили на стол кувшин с горячим вином.
Довольный собой, Иван вытерпел неприязненные взгляды служилых, принял поздравления от воеводы и сотника, откланялся им и первым увел невесту в свой балаган.
Были у него в прежней вольной казачьей
Не обманула тайных ожиданий его присуха. Она была ласкова и даже весела. Казалось, ее ничуть не печалило, что прежний жених потерян. Меченка долго не могла уснуть, как и сам Иван. Хорошо было вдвоем, но непривычно тесно под одним одеялом. Она села, накинув на плечи шубейку. Со странным, незнакомым лицом смотрела на Ивана ласково и удивленно.
– Вот ведь судьба! – провела ладонью по его обнаженной груди. Потрогала сабельные рубцы. – Увидела тебя тогда, в зимовье, голым, – хихикнула, плутовато щурясь, – будто пламень во мне вспыхнул: захотелось от тебя родить. Чудно!
Иван усмехнулся во тьме, вспомнив, как испугал блудящих своим приходом. Едва не съязвил: из-под одного, мол, выскользнула, другого высмотрела. Но не сказал так, а только подумал. Слишком хорошо было ему, чтобы сердиться на прошлое.
– Наперед бы все ладилось! – пробормотал сонно. – А что было – прошло! – Зевая уже, спросил: – Ты-то что в Сибирь пошла?
– Жених у меня был. Сосед в посаде! – посмеиваясь, охотно начала рассказывать Пелагия. – Пришел с войны – а я уже в перестарках. Невест много – женихов нет. Он и закуражился: это ему не так, другое. Купцы стали звать в Сибирь – куражься, думаю, без меня. И ушла.
Проснулись они поздно. Спохватились. Для молодых, по обычаю, топили баню. К полудню воевода, верховодивший за посаженого отца и свекра, опять накрывал стол, надо было прийти к нему, поклониться с молодой женой.
Иван стал поторапливать Пелагию. Не дожидаясь, когда она поднимется, раздул очаг. Взошло тусклое, холодное солнце. Стужа жгла лица. Поскрипывая снегом, молодые направились к острожной бане. Из нее уже не валил дым, но белый пар висел над закуржавевшей дверью.
Иван думал, что Вихорка с Савиной, Васька с Капой давно помылись после брачной ночи. И надо было так случиться, что в одно и то же время с разных сторон к бане сходились три пары молодоженов. Савина и Капа висли на руках мужей. Вихорка, кряжистый, приземистый, шел напролом с налитыми кровью глазами.
Васька Колесников зыркнул по сторонам и с насмешливым видом остановился у жены под боком: это я бы, дескать, бегом не бегал. Савина с виноватым видом как могла удерживала Вихорку, ног не переставляла, скользила за ним по утоптанному заледеневшему снегу. Муж тянул ее за собой против воли.
– Не вами плачено! – взревел Иван. Бросил жену. Проваливаясь до колен в снег, в три прыжка опередил Вихорку. Загородил подход к бане, заслонил собой дверь. Упер руки в бока, глядя на товарища с вызовом и насмешкой. Увидел, что из острожных ворот бегут Терех Савин и Михейка Стадухин.
– Ты кто такой? – закричал стрелец. Обернулся за поддержкой к Ваське Колесникову.
– Я тот, кто заплатил без роста за твою жену! – выругался Иван. – Постарше тебя и заслуженней! – протянул руку, поджидая застрявшую в снегу Меченку.