Великий запой. Эссе и заметки
Шрифт:
— Умираю от жажды, — сказал я.
Рассеяв свои сомнения, он протянул мне склянку с аркебузой, которую я тут же осушил.
— А вы, как я погляжу, молодец, — сказал он. — За это я вам предоставлю редкую возможность посетить другое отделение медсанчасти. Для сбежавших. Там неизлечимые. Они верят, что сумели уйти. Все, что мы можем сделать, так это максимально изолировать их от остальных пациентов, так как их недуг подчас оказывается чрезвычайно заразным. Один из них — все еще замечательный бактериолог, поскольку недуг не всегда поражает умственные способности, — втемяшил себе в голову, что это микробное заболевание, и, возможно, он прав. Он все ищет сыворотку, а поскольку уколы, вакцинации и инокуляции, на которые он обрекает пациентов, в общем-то, безвредны и даже предотвращают неврастению, мы не препятствуем. К несчастью, сам он верит, что здоров и нормален. Если бы не это, профессор Мюмю — так его величают — был бы великим гением медицинской науки. Впрочем, вы увидите его в деле.
— А что же пьют эти несчастные? — спросил я.
— Увы, липовый отвар и незабродивший виноградный сок. Они упрямо отказываются даже от капли алкоголя. От вида пивной кружки их выворачивает наизнанку. Я ведь сказал вам, что они неизлечимы. Пойдемте, и вы сами все увидите.
Он приподнял полог, за которым обнаружилась дверца с затейливыми замочными скважинами, затем достал из кармана связку ключей и фляжку.
— Подзаправьтесь, пока я буду открывать: нам придется не пить час или два, — сказал он и заскрежетал железом.
Дверь бесшумно отворилась, и мы оказались в раю. Свет! Люстры! Позолоченная лепнина! Обои, совсем как настоящие шпалеры. Глубокие, как могилы, диваны, покрытые искусственным шелком. Фонтаны с подсветкой, откуда струились напитки из вербены, ромашки, мяты, оранжад, лимонад, а рядом чарки из посеребренного металла, более легкого и удобного, чем чистое серебро. И все это даром, стоит только протянуть руку и вытянуть губы. Библиотеки с электрическими каталогами и автоматической доставкой. Столы с фонографом, радиоприемником и индивидуальным проектором звукового кино. Аромат пачулей. Неиспаряющаяся глицериновая роса на газонах из неувядающей парафинированной бумаги.
Надутые водородом ангелы из бодрюша парили в ярком свете рамп, касаясь нежными руками эоловых арф, откуда снежились звуки венских вальсов и задорных военных песен.
В общем, всё и на любой вкус.
Мой проводник несколько секунд упивался моим изумлением, затем, тронув меня за плечо, сказал:
— Надо заметить, что все это устроили они сами. Они очень изобретательны и предприимчивы, а администрация старается предоставлять в их распоряжение все необходимое оборудование. Я проведу вас через разные службы, и вы, если захотите, сможете побеседовать с больными. Но не говорите с ними ни о выпивке, ни о низших мирах, откуда мы поднялись, ни об их болезни, иначе вам достанется. Пройдемте сначала на стадион.
Так называлась засыпанная песком большая прямоугольная площадка, над которой возвышалась монументальная металлическая статуя на шарнирах, Человеческая Машина, чье подножие украшали букеты бумажных и целлофановых цветов, возложенные благоговейными руками. В настоящий момент на этих благоговейных руках, которые отталкивались от земли и выполняли функцию ног, перевернутые вниз головой человеческие тела быстро передвигались по беговой дорожке на виду у многочисленных зрителей, сидевших на трибунах. Тот, кто приходил на финиш первым, получал свежевыжатый лимонный сок с салатом, блаженствовал и верил, что представляет собой нечто. Другие соревнующиеся падали головой вниз с лестницы, и тот, кто падал с самой верхней точки и умудрялся подняться на ноги в первые десять секунд после падения, зарабатывал чемпионский титул и продолжительные аплодисменты. Остальные предавались иным играм, где тоже следовало тянуть, толкать, бежать, прыгать, бить или разбиваться лучше всех. Кто-то привлекал себе в помощь разные пыточные инструменты или моторные механизмы, которые время от времени взрывались. Из мертвых делали чучела и пополняли ими коллекции музеев, которые санитар мне посоветовал не посещать.
— Это только усугубит вашу жажду, — сказал он. — А вообще-то, давайте не будем здесь задерживаться. Недалеко отсюда находится поселение земледельцев, которые выращивают картофель для того, чтобы им питаться, а питаются они для того, чтобы иметь достаточно сил для того, чтобы выращивать картофель. Другим поселенцам вздумалось строить дома, а затем, чтобы их заселить, им пришлось изобрести механических людей, а затем, чтобы одеть этих роботов, — наладить прядильни, а затем, чтобы кто-то работал на прядильнях, — изобрести других роботов, а затем, чтобы поселить этих роботов, — строить дома. В результате все это население пребывает в такой лихорадочной деятельности и таком трудовом энтузиазме, что вам едва ли удастся обменяться парой слов с самым незанятым из них.
— И при всем этом они не пьют?
— Только кислые фруктовые соки и особенно пот лица своего, который течет в три ручья, отчего все, сами того не подозревая, оказываются пьяными в стельку. Но поспешим, иначе усохнем вконец.
Поднимаясь по какому-то цветущему целлулоидному холму, я удивлялся, как на каком-то чердаке может уместиться целый мир. Санитар принялся разъяснять:
— Здесь, как и повсюду, — но здесь это заметно в особенности, — пространство создается исходя из потребностей. Хотите прогуляться? Проецируете перед собой необходимое пространство и проходите его по мере того, как идете. То же самое и со временем. Подобно пауку, плетущему нить и подбирающемуся к ее концу, вы секретируете время, требующееся для свершения того, что вы наметили; и вы идете вдоль этой нити, которая видна лишь позади вас, но которой можно пользоваться лишь перед вами. Главное — все правильно рассчитать. Если нить слишком длинная, она провисает, а если слишком короткая, то рвется. Если бы я не боялся усугубить жажду лишними разговорами, я бы вам рассказал, почему для паука так опасна провисающая позади него нить.
— Возможно, когда настанет время возвращаться, пожирая по ходу свою нить, ее узлы застрянут в глотке…
— И не будет ни капли, чтобы горло промочить. Вы это верно заметили.
Мы молча взобрались на вершину холма, и перед нашими глазами открылось беспорядочное скопление разностильных дворцов, вокзалов, маяков, храмов, заводов и памятников.
— Здесь, — сказал мне мой неутомимый проводник, — вы видите противонебесный Иерусалим, столицу верхних Беглецов. Теперь, когда ваш взгляд уже привык к хаотическому нагромождению зданий, вы можете заметить, что город разделен на три концентрические зоны. Вокруг нас располагается зона с аэродромами, портами (там, где качаются мачты), железнодорожными вокзалами, гостиницами и чистильщиками обуви; здесь живут верхние Беглецы первой категории, Неуемники. Дальше, в средней области, где высятся церкви, небоскребы, статуи и обелиски, живут Производители бесполезных предметов. Центральные кварталы, где видны красивые стеклянные постройки и безобидные пушки телескопов, а еще там, слева, — большой флюгер, это район Объяснителей. В самом центре видите собор?
— Да. А кто живет там?
— Это, так сказать, боги, сливки общества верхних Беглецов. Мы остановимся у них, и, уверяю вас, скучать нам не придется.
— А мы найдем там что-нибудь…
Он пронзил меня устрашающим взглядом.
— Думать об этом — всегда! — сказал он. — Говорить — никогда. Пойдемте заглянем к Неуемникам.
(Позднее вы поймете, что с богами он меня ловко разыграл.)
За несколько минут мы дошли до самого большого аэропорта города. В Гранд-отеле «Улёт» только что выстрелили из пушки в честь посетившего их в тот день Принца Неуемности. Он намеревался пробыть у них пять минут, если верить конфиденциальным сведениям одного охотника. Это неимоверная удача, сказал санитар, вталкивая меня в лифт, но так и не успел объяснить почему; уже через несколько секунд он взорвал динамитом дверной замок, и мы очутились в номере Принца. Тот лежал в сундуке-ванне (собственного изобретения) — по телефонной трубке у каждого уха и четырьмя диктофонами под носом; его охраняли трое громил с револьверами наготове.
— Позвольте, я сам его проинтервьюирую, — сказал мой попутчик. — У вас не получится.
Он подошел к Принцу, и начался следующий диалог:
— Откуда? — Кап. — Куда? — Чако. — Через? — Клондайк. Быстро. — Что? — Автоматы, опиум, порнографические и благочестивые издания. — Сколько? — Миллионы пиастров. Сто тысяч жертв. Отставка министров. Пять разводов. — Вы счастливы? — Нет времени.
Громкоговоритель прокричал: «Аэробус Его Высочества подан!» Сбиры трижды выстрелили в воздух, а от четвертого залпа мы едва успели увернуться, выбегая из номера.