Великое избавление
Шрифт:
– Хэнку нравится ехать не по той стороне, – пояснила Джо-Джо, раздувая ноздри. Она успела перехватить и тот взгляд, которым обменялись молодые люди. – Хэнк, давай-ка прогуляемся в сторону Бишоп-Фертинг-роуд, а? Только этого нам и не хватает, чтобы закончить день. – Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.
– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка
Спасения нет – придется следовать за ними.
– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.
– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.
– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.
– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?
– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.
– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.
Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.
– Не обращайте внимания на молодую, – посоветовал он. – Все они поначалу стесняются. – И он возглавил экскурсию, целеустремленный, словно Стэнли в поисках Ливингстона, подавая порой команду жене: – Вот это сфотографируй, Горошина. Щелкни!
– Извини, дорогая, – пробормотал Сент-Джеймс, и они поплелись вслед за американцами по полуразрушенному залу, затем через двор и во внутренние помещения монастыря. – Я надеялся, что услал его хотя бы до полуночи. Еще пять минут, и он застал бы нас с тобой в самый разгар…
– Подумать только! – расхохоталась она. – Что, если б и в самом деле, Саймон! Как бы он заорал: «Щелкни, Горошина!» – и наша сексуальная жизнь была бы навеки загублена! – В глазах Деборы скакали чертики, волосы отливали золотом в лучах предзакатного солнца, пряди небрежно развевались вокруг ее шеи у плеч.
Сент-Джеймс тяжело, как от физической боли, вздохнул.
– Надеюсь, все обойдется, – угрюмо промолвил он.
Страшное местечко находилось в ризнице. Здесь уцелел лишь узкий коридор, давно лишившийся крыши, заросший травой и полевыми цветами. Четыре ниши глубоко врезались в стену. Хэнк трагическим жестом указал на них.
– В одной из них, – пояснил он. – Щелкни,
– Не думаю, чтобы цистерцианские монахи имели это в виду, – возразил Сент-Джеймс. – Человеческие жертвоприношения к тому времени давно вышли из моды.
– Ну, и кто это был, по-вашему? Чей младенец, а?
– Я даже и гадать не стану, – сказал Сент-Джеймс, прекрасно понимая, что их гид уже заготовил собственную теорию.
– Тогда позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, – мы с Горошиной во всем разобрались в первый же день. Верно, Горошина? – Хэнк подождал одобрительного кивка супруги. – Идите сюда, голубки. Я вам тут кое-что покажу.
Хэнк повел их по выщербленному полу через южный придел храма мимо алтаря и сквозь дыру в стене вновь вывел во двор.
– Вот оно! – Он торжествующе ткнул пальцем в узенькую тропинку, уводившую на север, в леса.
– Да, конечно, – согласился Сент-Джеймс.
– Начинаете соображать, а?
– Пока нет.
Хэнк радостно фыркнул:
– Еще бы. Все потому, что вы не успели обдумать это дело так, как мы с Горошиной – верно, сахарная моя? – Сахарная печально кивнула, переводя грустный взор с Сент-Джеймса на Дебору и обратно. – Цыгане! – выпалил ее неугомонный супруг. – Мы с Горошиной тоже не сразу поняли, пока нынче их не углядели. Знаете, о ком я? Они поставили трейлеры там на обочине. Ну, мы прикинули – в ту ночь, значится, они тоже тут были. Это их ребенок.
– Я слыхал, цыгане чрезвычайно привязаны к своим детям, – сухо возразил Сент-Джеймс.
– Ну так этот малыш – исключение, – не смутившись, ответил Хэнк. – Вот как все было, приятель. Дэнни с Эзрой пристроились тут где-нибудь, – он махнул рукой в том направлении, откуда только что привел своих слушателей, – собрались это самое – и тут тихонечко по тропинке пробирается старая карга с ребенком.
– Старая карга?
– Ну конечно, ясное дело!
– «Дитя греха и горя», – вздохнул Сент-Джеймс.
– Чего там дитя? – Хэнк отмахнулся от цитаты, словно от блохи. – Старая карга оглядывается по сторонам, – Хэнк довольно живо изобразил эту сцену, – пробирается в аббатство, видит подходящую нишу и – мяч в лузу!
– Да, это интересная теория, – подала наконец реплику Дебора. – Но мне, право, жаль цыган. На них валят вину за все, что бы ни случилось.
– Тогда, голубка, позвольте мне перейти к теории номер два.
Джо-Джо быстро замигала, точно извиняясь за мужа.
Ферма была в превосходном состоянии, и неудивительно, поскольку Ричард Гибсон поддерживал ее в порядке все эти недели. Висевшая между двух каменных столбов металлическая калитка легко повернулась на хорошо смазанных петлях, и Линли с Хейверс вошли во двор.