Великое сидение
Шрифт:
Что это? Уж не намекал ли князь Василий Лукич на свою влюбленность или проявлял присущую ему галантность? Так или иначе, но слушать его Анне было весьма приятно. Пусть бы говорил и говорил, и ради этого она все подливала и подливала в его бокал то красного, то белого вина. И оба были очень веселы.
– Ах, женихи… Разве можно в них разобраться? Пускай бы каждый так и оставался женихом, но никогда чтоб мужем, – опять вздыхал Василий Лукич и прикладывался красиво очерченными губами к пухлой ручке Аннушки. Она, конечно, дозволит, чтобы ее так называть?
За все его хорошие слова Анне самой хотелось от всего сердца, от души поцеловать
Вполне приятно провел он два дня в гостях у герцогини, оставив и у нее хорошие воспоминания о столь галантном госте.
О женихах сказал неодобрительно. Да ведь и в самом деле зараньше не узнать их. Может, суженый второй супруг окажется таким, как первый, и надобно будет его терпеть. О господи!.. Были бы они – маркграфы, герцоги – такими же, как Бирон, как этот Долгорукий или Петр Бестужев, а ну как мужем станет старец или мальчишка-недоросток?.. А может, вовсе отказаться от замужества, оставаясь полновластной хозяйкой самой себе, а не в чьем-то подчинении? Может, насильно дядюшка не выдаст и Курляндию тогда не потеряет, зная, что тут она, его племянница. Но только чтобы перестал следить, с кем и в каком амуре пребывает, не маленькая ведь. Хоть с худородным Бироном, хоть с князем Долгоруким, ее воля на то.
Будучи в Померании, царь поручил своему генеральс-адъютанту от кавалерии Вилиму Монсу доставить пакет рижскому губернатору князю Петру Голицыну, а на обратном пути заехать в Митаву и передать курляндской герцогине письмо от государыни.
Вот и еще нежданный, но весьма приятный гость у Анны. И письмо привез хорошее. Государыня Екатерина Алексеевна заверяет ее в своей любви и обещает покровительство на все предбудущие времена.
Доставив герцогине письмо, Вилим Монс хотел уже откланяться, но неучтиво было отказаться от предложенного угощения, да и в самом деле за дорогу несколько проголодался.
Как только, представляясь Анне, назвал себя, у нее аж дух перехватило: Монс, брат той самой Монсихи, царевой зазнобы из Немецкой слободы. Говорили, что недавно померла, а была больно красивая. По брату видно – тоже красавец из красавцев. Вот с кого парсуну-то писать! На заглядение. Уродится же такой, что глаз не оторвать.
Разговаривать с ним нужно, беседой занимать, а нужных слов никак не подобрать. Хорошо, что сам он оказался говорливый и вроде бы не замечал ее неловкости. Свободнее почувствовала себя Анна, когда сели за стол. Тут можно было, слегка кивая головой, как бы соглашаться со словами Монса и тем проявлять к нему внимание, а главное – чтоб руки были заняты – почаще наполнять гостю чарку. Монс только успевал благодарить и чокаться с хозяйкой.
После сытного обеда и заздравных чарок Вилима Монса начинало клонить ко сну. Надо было благодарить гостеприимную хозяйку и отправляться в обратный путь.
В обратный?.. Уже в обратный путь?.. Не отдохнув?.. И на ночь глядя, ведь уже смеркается. Нет, нет, гость не заставит хозяйку беспокоиться, мало ли что ночью может случиться, дороги ведь небезопасны.
Конечно, утром выехать спокойнее и, если так, то…
– Так, только так! – безоговорочно решала, почти приказывала Анна.
– Я бесконечно благодарен, герцогиня, за вашу заботливость и доброту, – повиновался Монс.
– Вот и отлично. Отдыхайте. Спокойной ночи, – пожелала ему Анна и сказала фрейлине, чтобы та показала комнату, где гость будет отдыхать.
Вечер, перешедший в ночь, закутал замок непроницаемой тьмой, не светилось ни одно окно. Монс видел уже не первый сон, когда бесшумно приоткрылась дверь и в комнату кто-то вошел, прикрывая рукой горящую свечу. Сон Монса прервался.
– Кто здесь?
– Извините… Служанка позабыла принести свечу.
Монс улыбнулся. Анна наклонилась над ним и, погасив свечу, тихонько засмеялась.
– Я знал, что ты придешь, – проговорил он, сжимая ее руку.
Кто его знает, может, придумал сказать это, а может, и на самом деле ждал ее.
IV
Военные действия поутихли, и Петр решил навести должный порядок в обучении будущих солдат и офицеров. На военную службу дворянин зачислялся с пятнадцати лет и должен был начинать ее, по выражению Петра, «с фундамента», что означало – рядовым солдатом в армии и матросом во флоте, и царь старался строго следить, чтобы дворяне были при деле.
Набирая недорослей для обучения в навигацкой школе, царь делал им свой смотр: приподняв волосы со лба будущего ученика, смотрел ему в глаза, стараясь угадать способности: «В сем малом будет путь…», «Станет стараться, тогда мои сомнения развеет…», «Ладно, увидим, что получится…» – каждого сопровождал теми или иными напутствиями. Распределяя дворян по полкам и школам, ставил условные «крыжи» против фамилий людей, годных в службу, в московское или в заморское учение. Ученики навигацкой школы по ее окончании «не к единому мореплаванию должны быть потребны, но к артиллерии и гражданству». Петр надеялся, что обученные люди, многое познав, многое еще и откроют, и среди тех открытий, возможно, будут философский камень, квадратура круга, вечный свет и вечный двигатель. За изобретение вечного двигателя назначал награду – тридцать тысяч рублей.
Строгости были большие, а все же находились ловкачи, старавшиеся обойти закон. Указом 1714 года царь повелевал: «Понеже многие производят сродников своих и друзей в офицеры из молодых, кои с фундамента солдатского дела не знают, ибо не служили в низких чинах, а иные служили только для вида по нескольку недель, а потому таким потребно составить ведомость, сколько есть таких неправильных чинов, и вперед, сказать указ, чтоб и дворянский народ и иных со стороны отнюдь не писать, которые не служили солдатами в гвардии». Список лиц, производимых в офицерские чины, Петр часто просматривал сам, и беда была как самому неправильно произведенному, так и допустившему такой подвох.
Непорядков было много, «ибо не без греха есть в том, – писал Петр, – что такие, которые много служили, те забыты и скитаются, а которые нигде не служили, тунеядцы, те многие по прихотям губернаторским взысканы чинами и получают жалованье довольное».
Оказалось немало дворян, умевших раздачей взяток и другими уловками избегать государевой службы и «прохлаждались лежебоками по своим деревням. Много было послано указов во все города о дворянских недорослях и самого дворянина, чтобы оный был прислан по государеву требованию, а он по старому уложению дожидается третьего указу, и буде ничем отбыть не могут, то уже тогда пришлют. И в таком ослушании указов иные дворяне уже состарились в деревнях живучи, а на службе и одной ногою не бывали».