Великое сидение
Шрифт:
Побледневший, с дрожащими губами и со слезами на глазах, Шафиров поднялся на ноги, и, поддерживаемый Макаровым, сошел с помоста. Среди собравшихся на зрелище казни пронесся ропот:
– Зазря время потратили…
– Обманно вышло…
В кремлевской Ответной палате, где собрались вельможные люди и куда был приведен Шафиров, сенаторы поздравляли его с помилованием; во избежание дурных последствий от всего пережитого лейб-медик Блюментрост пустил ему кровь, но никакой радости Шафиров не проявлял.
– Лучше бы открыли мне большую жилу, чтоб разом избавить от мучений, – мрачно произнес он.
Но и ссылка в Сибирь была ему Петром отменена, а повелел
Поплатились былым своим благополучием и недруги Шафирова, с которыми он враждовал в Сенате. Генерал-майор Скорняков-Писарев отправлен на сооружение Ладожского канала, став разжалованным в солдаты, а обер-секретарь Поздняков – в рядовые писцы.
Покончив с сенатскими скандалистами, Петр занялся разбором дела Василия Деревнина.
После визита в Тайную канцелярию царицы Прасковьи со своими служителями старшой стражник по долгу службы донес начальству в обстоятельном рапорте обо всем случившемся. Он ничего не скрыл, но, сообщая о действиях главной виновницы происшедшего, подобострастно величал ее благовернейшей государыней. В рапорте приводилась «опись головы и тела Василия Деревнина», и по той описи значилось, что «голова изрядно избита во многих местах и произведено ее свечное жжение, тако же по носу, бороде и по щекам избито и обожжено. За почернелой опухолью не стало видно глаз; руки по запястьям тож побиты, а на груди под сердцем зело красно».
Старшой делал вывод, что Деревнин может сильно расхвораться, а потому «необходима надобность лечить его из аптеки».
Начальство Тайной канцелярии с этим согласилось. Не дай бог, Деревнин помрет, а государь захочет вести розыск по тайному цифирному письму и, ежели не найдет в живых подьячего, – не миновать, что спросит за него с начальства Тайной канцелярии, а потому генерал Бутурлин, хранивший за своей печатью цифирное письмо, напоминал лекарю о необходимости приложить все старания для выздоровления потерпевшего. Писал: «Господин доктор! Некоторый человек по тайным государственным делам содержится, сделан весьма больным и того ради объявляю вам его императорского величества указом, дабы вы изволили того человека хорошо лечить, понеже оный весьма нужен».
Перетрудила себя Прасковья во время свидания с Василием Деревниным и сильно занедужилась: и в боку под сердцем было колотье, и дышала с большим затруднением, – вот до чего треклятый раб свою госпожу довел! Знала она, что государь Петр Алексеевич прибыл в Москву, но не явилась с поздравлениями по случаю его успешного Персидского похода, – можно было оправдаться приключившимся недомоганием. Сам Петр к ней не наведывался, занятый неотложными делами, и случилось так, что недуг царицы Прасковьи сразу усилился в связи с появлением в Измайлове государева гонца с требованием незамедлительно сообщить ключ шифра для прочтения цифирного письма.
– Ой, горе… Ой, стыдобушка… Ой, ой… – разохалась она. – Неудобьсказуемые слова под цифирью кроются, про любовные утехи в письме говорится, про кои никому, опричь самого фаворита, не положено знать. О-ох-ти-и!..
А не дать государю императору разгадку, он подумает, что в письме тайный государственный заговор, не остановится и перед пыткой, дабы подлинную правду узнать. Не отмолчишься и не схоронишься от него.
Ох да ах – и, перемогая немочь, достала царица Прасковья из Часослова листок с ключом к тайнописи, в жар и в пот ее бросило, когда вручала гонцу.
Не помнил Петр, когда еще так смеялся, как привелось ему при отмыкании полученным «ключом» цифирной тайны. Хотел было потешить и Бутурлина, пуще зеницы она сберегавшего тайное письмо, но решил не выставлять невестку на всеобщее посмешище. Разгадав все цифры, разорвал письмо на мелкие клочья, чтобы помина не оставалось, и приказал снять допрос со всех лиц, сопровождавших царицу Прасковью на свидание с Деревниным.
Без малейшего запирательства поведали служители о походе благовернейшей государыни в застенок Тайной канцелярии и как она соизволила утруждать себя гневом на недостойного подьячего; подтверждая сказанное одними, другие дополняли еще кое-что от себя, воссоздавали картину свечного жжения и палочного рукоприкладства всемилостивейшей и достославной государыни. Всех опрошенных, раболепно исполнявших ее волю, Петр приказал подвергнуть наказанию батогами по двадцать ударов каждому, а особо старательно проявившему себя стременному дать добавочно еще десять ударов. Дворецкий Василий Юшков, коему предназначалось цифирное письмо, не был призван к допросу. Петр не велел его о чем-либо спрашивать, опасаясь, как бы фаворит невестушки с перепугу не поведал еще каких любовных их тайн, но своей доли наказания не избежал, будучи сослан из Москвы в Нижний Новгород. Конвойный унтер-офицер, сопровождавший его, имел на руках рескрипт императора для передачи нижегородскому начальству вместе с опальным человеком: «По нашему указу послан к вам в Нижний Новгород Василий Алексеев, сын Юшкова, коего примите и впредь до указу нашего велите ему жить, не отлучаясь никуда». И еще повелел Петр отобрать у царицы Прасковьи ее пажей, двух отроков братьев Воейковых, записав их в гвардию солдатами.
Притихла и приуныла Прасковья Федоровна, ожидая чего-нибудь еще более худшего на болезную свою голову, но никакого другого перепуга испытать не пришлось. В первые дни она старалась совсем не подниматься с постели, ожидая, когда строгий деверь уедет из Москвы, и вдруг опрометью вбежала к царице Прасковье переполошенная служанка.
– Государь пожаловал.
И следом за ней вошел к болящей невестушке Петр.
– Здравствуй, Прасковья Федоровна, на множество лет! – приветствовал он ее. – Чего это ты занедужила?
Обошелся с ней весьма ласково, и ничто не показывало каких-либо признаков его гнева за содеянное, ни единым словом не обмолвился он о ее посещении Тайной канцелярии, как будто и не было ничего. Так же и она себя повела – словно ничего не случилось. Петр рассказывал ей про свой Персидский поход, какую жару в летнюю пору приходилось переносить, что находившаяся с ним в походе императрица Екатерина Алексеевна даже волосы себе велела состричь, дабы голову облегчало. Поклон она дорогой Прасковье Федоровне посылает и просит извинить, что приехать нынче к ней не смогла: прибыл из Петербурга управляющий всеми ее имениями Вилим Монс и она с ним в Преображенском деловые книги и бумаги сверяет.
За здоровье невестушки откушал Петр поднесенную ему племянницей Катеринкой большую чарку вина, и царица Прасковья пригубила за его императорское здоровье. Заметил он, что Катеринка несколько прихрамывала, оберегала правую ногу от резких движений.
– Что с тобой?
– Мозоль на ноге натерла.
– Давай, я тебе ее живо вырежу.
– Ой, дядюшка миленький, не тревожься, – испугалась Катеринка, что он сделает ей операцию да и спровадит на тот свет, как это случилось с некоторыми его пациентами. – Мне уже вовсе не больно теперь.