Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена
Шрифт:
– Хватит… хватит! – воскликнул Жан, краснея. – Я тебя этим ругательствам не учил, и, пожалуйста, не употребляй их на каждом шагу.
– Ничего не поделаешь, Жан, давняя солдатская привычка. Мне кажется, что без всех этих «Черт побери!», «Разрази меня гром!» разговор становится скучным и пресным. А потому мне нравится в этом испанском жаргоне, на котором ты говоришь как сеньора…
– Что же, Марсьяль?
– Ну конечно же ругательства! Их тут не меньше, чем всех остальных слов.
– И естественно, их-то ты и запоминаешь в первую очередь.
– Не буду спорить, Жан,
При имени полковника де Кермора судорога пробежала по выразительному лицу юноши, а в глазах сержанта Марсьяля блеснули слезы.
– Знаешь, Жан, – продолжил он, – скажи мне Господь: «Сержант, через час ты сможешь пожать руку твоему полковнику, но потом я испепелю тебя молнией», я бы ответил: «Хорошо, Господи… готовь свою молнию и целься прямо в сердце!»
Жан подошел к старому солдату и вытер ему слезы, с нежностью глядя на этого сурового, доброго и чистосердечного человека, готового на любое самопожертвование. Тот привлек к себе Жана и обнял его.
– Ну, это уже лишнее, – улыбнулся Жан. – Не забывай, особенно на людях, что я – твой племянник, а дядюшка должен обращаться с племянником сурово.
– Сурово! – воскликнул сержант Марсьяль, воздевая к небу свои большие руки.
– Ну конечно же. Помни: я – племянник, которого тебе пришлось взять с собой в путешествие. Поскольку ты опасался, что он наделает глупостей, если оставить его одного дома.
– Глупостей!
– Племянник, из которого ты хочешь сделать солдата, как ты сам…
– Солдата!
– Да… солдата… которого следует держать в строгости и не скупиться на наказания, когда он их заслуживает.
– А если он их не заслуживает?
– Заслужит, – ответил Жан, улыбаясь, – потому что он всего лишь нерадивый новобранец.
– Нерадивый новобранец!
– А когда ты его накажешь на людях…
– Я попрошу у него прощения наедине! – воскликнул сержант Марсьяль.
– Это уж как тебе будет угодно, только чтобы никто не видел. А теперь, мой друг, пора спать. Отправляйся в свою комнату, а я останусь здесь.
– Хочешь, я буду дежурить у твоей двери? – спросил сержант.
– В этом нет необходимости. Мне ничто не угрожает.
– Конечно, но все-таки…
– Если ты будешь меня так баловать с самого начала, то тебе не удастся роль свирепого дядюшки!
– Свирепого! Разве я могу быть с тобой свирепым?
– Надо… Чтобы не вызывать подозрений.
– Жан, скажи, зачем ты решил ехать?
– Это мой долг.
– Почему ты не остался там, в нашем доме в Шантене[37], или в Нанте?[38]
– Да пойми же, я должен был ехать.
– Разве я не мог один отправиться в это путешествие?
– Нет.
– Я привык идти навстречу опасностям, это мое ремесло. Я всю жизнь только это и делал. А потом, мне не страшно то, что опасно для тебя.
– Вот потому я и решил стать твоим племянником, дядюшка.
– Ах, если бы я мог спросить совета у моего полковника! – воскликнул сержант Марсьяль.
– Каким образом? – спросил Жан, нахмурившись.
– Нет… это невозможно! Но если в Сан-Фернандо мы получим
– Он поблагодарит своего старого сержанта за то, что он откликнулся на мои мольбы, за то, что он позволил мне предпринять это путешествие! Он сожмет тебя в объятьях и скажет, что ты выполнил свой долг, как я выполнил мой!
– Ну вот, – проворчал сержант Марсьяль, – ты этак из меня веревки вить начнешь.
– На то ты мой дядюшка. Но, повторяю, никаких нежностей на людях, не забывай этого.
– Не на людях… Это приказ!
– А теперь, мой милый Марсьяль, ложись спать, и спокойной ночи. Наш пароход отходит на рассвете, надо не опоздать.
– Спокойной ночи, Жан.
– Спокойной ночи, мой друг, мой единственный друг! До завтра, и да хранит нас Бог!
Сержант Марсьяль вышел, плотно закрыл за собой дверь, убедился, что Жан повернул ключ, закрывшись изнутри. Некоторое время он стоял неподвижно, приложив ухо к двери и прислушиваясь к словам долетавшей до него молитвы. Потом, убедившись, что юноша лег, направился в свою комнату и вместо молитвы повторял, ударяя себя в грудь: «Да!.. Да хранит нас Господь, потому что все это чертовски трудно!»
Кто были эти двое французов? Откуда родом? Что привело их в Венесуэлу? Почему они решили изображать племянника и дядю? Какова цель их плавания по Ориноко и где должно завершиться их путешествие?
– До завтра, и да хранит нас Бог!
Пока что мы не можем дать внятного ответа на эти вопросы. Это сделает будущее. Только в его власти удовлетворить наше любопытство. Однако из вышеприведенного разговора можно заключить следующее. Оба француза были бретонцы, жители Нанта. Это не вызывало сомнений. Гораздо труднее было определить, какие узы их связывали и кто такой полковник де Кермор, одно упоминание о котором вызывало у обоих такое глубокое волнение.
Что касается юноши, то на вид ему было лет шестнадцать – семнадцать, не больше. Он был среднего роста, но крепкого для своих лет сложения. Когда он отдавался своим привычным мыслям, лицо его становилось суровым и даже печальным; но мягкий взгляд, улыбка, обнажавшая мелкие белоснежные зубы, теплый цвет лица, покрывшегося загаром за время последнего плавания, делали его очаровательным.
Старший – ему было лет шестьдесят – являл собой воплощение старого служаки. Такие тянут солдатскую лямку до последнего. Выйдя в отставку унтер-офицером, он остался при полковнике де Керморе, спасшем ему жизнь на поле битвы во время войны 1870–1871 годов[39], сокрушительное поражение в которой положило конец Второй империи. Он был из породы тех славных солдат, которые остаются в семье своего бывшего командира; ворчливо-преданные, они становятся правой рукой хозяина дома, нянчат детей, втихаря их балуют, дают им первые уроки верховой езды, сажая их верхом себе на колено, и первые уроки пения, обучая их полковым маршам.