Великолепная Ориноко
Шрифт:
Увы!
Внезапно быки, многие из которых были еще метрах в двадцати от правого берега, пришли в волнение. В тот же момент вопли пастухов смешались с ревом животных. Казалось, какой-то необъяснимый ужас овладел всем стадом.
— Карибы... карибы! — закричали матросы «Мориче» и «Гальинеты».
— Карибы? — переспросил Жак Эллок.
— Да! — воскликнул Жермен Патерн. — Карибы и парайо.
Действительно, стадо наткнулось на косяк электрических угрей[122], которыми кишат венесуэльские реки. Пораженные мощными разрядами этих живых «лейденских банок», быки на мгновение замирали, а потом опрокидывались на бок, судорожно дергая ногами.
В несколько секунд множество животных исчезло под водой. Остальные же, не слушаясь криков пастухов, кое-кто из которых тоже пострадал от прикосновения электрических угрей, поплыли вниз по течению и вышли на берег в нескольких сотнях метров от места переправы. Однако остановить стадо на берегу было невозможно. Идущие сзади быки напирали на передних, и обезумевшие от ужаса животные бросались в воду. Но, очевидно, электрическая энергия скатов пошла на убыль, так как многие все-таки достигли берега и бросились бежать по саванне.
— Да, — сказал Жермен Патерн, — такого не увидишь ни на Сене, ни на Луаре, ни на Гаронне. На подобное зрелище стоит посмотреть.
— Тысяча чертей! — проворчал сержант Марсьяль. — Нам тоже не грех остерегаться этих проклятых угрей.
— Безусловно, мой дорогой сержант, — согласился Жак Эллок, — электрические батарейки лучше руками не трогать.
— Самое разумное, — заметил Парчаль, — не падать в воду, когда там полно этих тварей.
— Вы совершенно правы, Парчаль, совершенно правы, — заключил Жермен Патерн.
В венесуэльских реках угри водятся в огромных количествах и, как это хорошо известно рыбакам, обладают отменными вкусовыми качествами. Угрей ловят сетями, и после того как те вхолостую растратят свои заряды, спокойно вынимают из сетей. Гумбольдт рассказывает, что для облегчения ловли угрей в реку загоняли лошадей, чтобы те приняли на себя разряды водных чудовищ. Однако это кажется мало правдоподобным. Элизе Реклю считает, что даже в ту пору, когда бесчисленные табуны носились по просторам льяносов, лошадь была все-таки слишком ценным животным, чтобы обращаться с ней таким варварским образом. И по всей вероятности, он прав.
Пироги снова отправились в путь. Но так как во второй половине дня ветер имел обыкновение стихать, плыли они медленно. А в узких проходах, где течение становилось очень быстрым, приходилось тащить пироги бечевой. На это ушло несколько часов, и уже наступила ночь, когда путешественники добрались до деревушки Эсмеральда.
Весь берег в тот момент был озарен мерцающим сиянием, исходившим от лесистой пирамиды Дуиды, поднимавшейся на 2474 метра над уровнем моря[123]. Но это не было извержение вулкана; гибкие язычки бледного пламени танцевали на склонах горы, а напуганные этими ослепительными вспышками летучие мыши кружились над замершими у берега пирогами.
Глава VI
СМЕРТЕЛЬНОЕ БЕСПОКОЙСТВО
С незапамятных времен индейцы племени баре считали появление гигантских блуждающих огней на вершине Дуиды зловещим знаком, сулящим страшные бедствия. А марикитаре, напротив, с незапамятных времен считали их появление предвестником счастливых событий.
Но сколь бы различно ни истолковывали индейцы обоих племен пророчества своей магической горы, остается совершенно неопровержимым, что соседство с Дуидой не принесло счастья деревушке Эсмеральда. Живописное положение на берегу Ориноко, прекрасные пастбища, мягкий климат (здесь никогда не бывает удушающей тропической жары). И тем не менее Эсмеральда являла собой жалкое зрелище заброшенности и запустения. От некогда построенной испанскими поселенцами деревни остались лишь развалины маленькой церквушки и несколько хижин, в которых жильцы появляются лишь в охотничий и рыболовный сезон.
У берега не было ни одной лодки, когда «Гальинета» и «Мориче» подошли к деревне.
Что же вынудило индейцев покинуть эти места? Мириады комаров делали эти места абсолютно непригодными для житья, и все огни Дуиды не в состоянии были уничтожить проклятых насекомых.
На путешественников обрушилось такое количество комаров, что не спасали даже противомоскитные сетки. Искусаны были все — и пассажиры, и матросы, и даже племянник сержанта Марсьяля, которого на этот раз дядюшке не удалось защитить. А потому Парчаль и Вальдес еще до рассвета на шестах отвели пироги от берега, чтобы дожидаться утреннего ветра посередине реки.
Ветер поднялся только к шести утра, и два часа спустя пироги достигли устья одного из правых притоков Ориноко, Игуапо. Жак Эллок не выказал ни малейшего желания исследовать Игуапо, точно так же, как до этого он пренебрег возможностью изучать Кунукунуму и Касикьяре. А Жермен Патерн воздержался и от напоминания о поручении министра народного образования, и от дружеского подтрунивания.
Но у Жака Эллока и сержанта Марсьяля появился новый повод для беспокойства. У них были все основания опасаться, что местный климат начинает оказывать свое губительное воздействие на здоровье Жанны де Кермор, которая до сих пор благодаря свой силе, энергии и выносливости справлялась с тяготами путешествия. В заболоченных местах этого края свирепствуют эндемические[124] лихорадки, и нет почти никакой возможности спастись от них. Жак Эллок, Жермен Патерн и сержант Марсьяль отличались завидным здоровьем, матросы были привычны к здешнему климату, а потому никто из них не ощущал его вредного воздействия. Но девушка вот уже несколько дней чувствовала какое-то недомогание, что не могло не встревожить.
Жермен Патерн сразу же узнал симптомы болотной лихорадки. У девушки пропал аппетит, силы ее убывали, и непреодолимая слабость вынуждала целыми часами лежать под навесом. Впрочем, видя тревогу своих спутников, она старалась, чтобы не огорчать их, казаться бодрой.
Может быть, Жермен Патерн ошибся в своем диагнозе, и недомогание девушки было временным; молодость в конце концов возьмет верх, и крепкий и выносливый организм Жанны сам справится с болезнью? И тем не менее тревога Жака и его спутников возрастала.
На ночь пироги остановились в устье левого притока Ориноко — Габаримы. Тут не было никаких следов индейцев баре, о которых рассказывает господин Шафанжон. Правда, сожалеть об этом не стоило: две единственные хижины Габаримы принадлежали в ту пору семье убийц и грабителей. Один из этой семейки был вождем племени, жившего тогда в Эсмеральде. Остались они негодяями или превратились в конце концов в порядочных людей? Никто теперь не мог дать ответа на этот вопрос. Деревня была пуста, и, стало быть, не у кого было получить хоть какие-нибудь сведения о банде Альфаниса.