Великолепная Ориноко
Шрифт:
Бедный сержант Марсьяль!
Рано утром его разбудил Жан, которого уже поджидали господин Мануэль и его сыновья. Вскоре к ним присоединились Жак Эллок и Жермен Патерн. После взаимных приветствий Жак Эллок сообщил, что ремонт «Гальинеты» идет хорошо и что завтра лодка будет уже готова. Затем все отправились в поля, где уже собрались сборщики каучука. Эти поля было бы правильнее называть лесами, где деревья были предварительно помечены, как во время рубки. Но их не рубили, а надрезали кору, чтобы «выдоить», как здесь говорят, «молочные деревья».
Господин Мануэль и его гости пришли в эти странные каучуковые заросли, когда работа уже началась. Самым любопытным из посетителей, само собой разумеется, оказался наш ботаник. Жермен Патерн хотел все как следует рассмотреть и узнать, а алькальд с удовольствием отвечал на его вопросы.
Операция была очень простой. В распоряжении каждого сборщика каучука была площадка с сотней деревьев. Он начинал с того, что очень острым топориком делал надрез на коре.
— А число надрезов ограничено? — спросил Жермен Патерн.
— Оно колеблется от четырех до двенадцати, в зависимости от толщины дерева, — ответил господин Мануэль. — Причем очень важно не прорезать кору глубже, чем нужно.
— Стало быть, — закончил Жермен Патерн, — это не ампутация, а просто кровопускание.
Из надрезов сок стекал вдоль ствола в маленький горшочек, подвешенный так, чтобы не пропало ни единой капли.
— И сколько времени будет течь сок? — спросил Жермен.
— Шесть-семь часов, — ответил господин Мануэль.
Жак Эллок и его спутники довольно долго оставались на плантации, в то время как сборщики каучука, по выражению сержанта Марсьяля, откупоривали деревья. Семьсот деревьев были подвергнуты этой операции, что сулило богатый урожай каучука.
Домой наши путешественники вернулись только к обеду. После прогулки аппетит у них был отменный. Все им казалось необыкновенно вкусным: и дичь, подстреленная в лесу сыновьями господина Мануэля и приготовленная их матерью, рыба, наловленная этим утром пеонами у берегов Ориноко... Хороши были овощи и фрукты, а особенно ананасы, обильно уродившиеся в этом году.
Наблюдение за начальной стадией сбора каучука не могло полностью удовлетворить любопытство Жермена Патерна, и он попросил господина Мануэля рассказать ему о следующих этапах этой операции.
— Если бы вы остались в Данако на несколько дней, вы увидели бы, что в первые часы после надреза сок течет довольно медленно. Поэтому проходит не меньше недели, прежде чем деревья отдадут весь свой сок.
— Значит, сок будет собран только через неделю...
— Нет, господин Патерн, сегодня вечером каждый сборщик каучука принесет то, что натекло за день, и незамедлительно приступит к окуриванию, необходимому для коагуляции[117] сока. Вылитый на дощечку сок подвергается воздействию густого дыма сырых дров, в результате чего образуется первый загустевший слой, на который затем наносится следующий. Так получается нечто вроде каучукового хлеба, готового для продажи. Вот и вся операция.
— А до прибытия нашего соотечественника Трюшона, — спросил Жак Эллок, — индейцы не занимались сбором каучука?
— Практически нет. Индейцы даже не догадывались о его ценности. Никто тогда не мог предположить, что в будущем каучук приобретет такое большое торговое и промышленное значение. И только Франсуа Трюшон, обосновавшийся сначала в Сан-Фернандо, а затем перебравшийся в Эсмеральду, открыл им значение культуры каучука, пожалуй, одной из самых значительных в этой части Америки.
— А стало быть, да здравствует господин Трюшон и да здравствует страна, давшая ему жизнь! — воскликнул, а точнее пропел Жермен Патерн.
Все с энтузиазмом выпили за господина Трюшона, а потом за Францию.
После непродолжительного послеобеденного сна алькальд предложил своим гостям пойти в маленький порт, где ремонтировалась их пирога. Он хотел сам посмотреть, как продвигается работа.
Все направились к берегу реки, слушая, как господин Мануэль со вполне законной гордостью рассказывает о своем владении. Придя в порт, они увидели, что матросы уже готовятся спустить полностью отремонтированную «Гальинету» на воду рядом с «Мориче».
Алькальд был очень доволен и нашел, что обе лодки находятся в прекрасном состоянии и могут продолжить плавание. Оставалось только подтащить «Гальинету» к берегу, спустить на воду, установить навес и мачты и загрузить багаж. Уже вечером сержант и Жан смогут снова перебраться на свою пирогу и, едва забрезжит рассвет, отправиться в путь.
Пурпурный закат сулил на завтра западный ветер, и необходимо было воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.
Пока матросы и пеоны готовились к спуску на воду «Гальинеты», господин Мануэль Асомпсьон, его сыновья и пассажиры пирог прогуливались по берегу. Наблюдая за спуском пироги на воду, алькальд обратил внимание на Хорреса, сильно отличавшегося своей внешностью от других матросов.
— Что это за человек? — спросил он.
— Один из матросов «Гальинеты», — ответил Жак Эллок.
— Он не индеец?
— Нет, испанец.
— Где вы его наняли?
— В Сан-Фернандо.
— Он постоянно плавает по Ориноко?
— Нет, но у нас не хватало одного матроса, а так как этот испанец, намеревавшийся добраться до Санта-Хуаны, предложил нам свои услуги, то Вальдес нанял его.
Хоррес догадался, что речь идет о нем и, не бросая работ, стал прислушиваться к разговору.
— А вы знаете этого человека? — обратился Жак Эллок к алькальду.
— Нет, — ответил господин Мануэль. — Он что, уже бывал в верховьях Ориноко?
— Индеец Баре утверждает, что встречал его в Кариде, Хоррес же говорит, что никогда там не бывал.
— Я вижу его в первый раз, — сказал алькальд, — но обратил на него внимание именно потому, что его не спутаешь с индейцем. И вы говорите, что он направляется в Санта-Хуану?
— Этот матрос хочет поступить на службу в миссию. Прежде чем отправиться странствовать по свету и плавать по морям, он был послушником в монастыре. По его словам, лет двенадцать назад он встречался с отцом Эсперанте в Каракасе, и, похоже, матрос говорит правду, так как его описание миссионера точь-в-точь совпадает с вашим.