Великолепная семерка
Шрифт:
– Вот так-то, драгоценный друг мой Сотеро, – удовлетворенно произнес Кальдера. – По коням!
Бандиты, нагрузив лошадей, съезжались на площадь, а крестьяне обреченно и безучастно смотрели, как безвозвратно ускользают от них плоды их долгих и тяжких трудов. Маисовая мука, из которой можно было напечь столько вкусных лепешек и порадовать детей в праздник, теперь достанется чужакам, грязным и ничтожным пришельцам, которые не работали ни одного дня в своей грязной и ничтожной жизни…
Кальвера забрался в седло и приготовился произнести
– Мы еще вернемся в эту чудесную деревню. Да, друзья мои, тяжелые времена настали для всех нас…
Его речь, обращенная к оцепеневшей толпе, была прервана криком: «Вор! Убийца!». Из толпы вырвался здоровяк в белом и, размахивая мачете, кинулся к главарю бандитов.
Между ним и Кальверой было два десятка шагов. Он не успел пробежать даже половины расстояния. Кальвера навел на него свой блестящий револьвер и прищурил один глаз, тщательно целясь. Крестьянин, словно зачарованный блеском оружия, замедлил бег, но тут же замахнулся своим мачете, явно собираясь метнуть его и опередить противника…
Громко и раскатисто ударили два выстрела, и в толпе вскрикнули женщины. Крестьянин охнул, выронил мачете и, сделав несколько неуверенных шагов на подгибающихся ногах, тяжело рухнул на землю лицом вниз. На его спине ярко краснели два пятна. Они быстро расплывались, просачиваясь сквозь белую ткань и сливаясь в одно большое пятно.
К упавшему подбежала женщина и принялась обнимать его, причитая:
– Убили! Нет! Рафаэль! Рафаэль!
Кальвера, выразительно оглядев толпу, вложил дымящийся револьвер в седельную кобуру. Одним муравьем меньше. Это будет им хорошим уроком.
– Нас перебили, Сотеро, – сказал он. – Ничего. Мы продолжим нашу беседу в следующий раз. Меня ждут неотложные дела на другом берегу. Недели через две я вернусь, готовьтесь. Адиос!
Как только всадники скрылись за стеной поднявшейся рыжей пыли, на площадь выбежали женщины и сгрудились над трупом и рыдающей вдовой. Медленно подошли сюда и мужчины в своих белых одеждах и соломенных шляпах.
Сотеро с ненавистью смотрел вслед бандитам. И чем мельче становились фигурки всадников, тем крепче сжимались его кулаки и тем сильнее играли желваки на скулах. Он подошел к убитому и распорядился:
– Позаботьтесь о бедном Рафаэле.
Тело убитого унесли в тень часовни, кровавую полосу на площади засыпали песком. Казалось, ничто уже не напоминало о трагедии. Но мужчины, собравшиеся на площади, не спешили расходиться и возвращаться к брошенной работе. Еще никогда их бесконечный труд не казался им таким бессмысленным.
– Если Кальвера еще раз заберет наш урожай, пусть тогда лучше сразу перестреляет всех нас! – закричал вдруг один крестьянин. – Чтоб не мучились больше!
– Надо уезжать отсюда, – предложил молодой крестьянин. – Есть же и другие места, не хуже нашей долины.
– Когда-то наши отцы смогли переселиться сюда, неужели мы не сможем повторить то, что они сделали?
– Говорят, за горами много свободной земли…
– Да,
– Уехать? – переспросил Сотеро. – И бросить все хозяйство, все наши дома?
Крестьяне переглянулись. Настоящий дом был только у самого Сотеро. И хозяйство у него было большим, с лошадьми и коровами. Остальные ютились в глинобитных хижинах и держали разве что коз. Но и козу бросать было жалко.
– Надо спрятать от бандитов урожай!
– Давайте выкопаем новые тайники!
– От Кальверы не спрячешь…
– У него нюх, как у голодного койота.
– Он насквозь видит, где лежит еда.
– А если и не увидит, то ты сам ему расскажешь, когда будешь висеть на собственных кишках.
– Тогда надо попросить его, чтобы оставлял чуть побольше, он же должен понять…
– Он не поймет. Он только еще больше разозлится, – сказал Сотеро. – Нет, уж лучше пускай все остается по-старому. Не при нас это началось. Не мы первые, не мы последние…
– Если все останется по-старому, мы передохнем, как мухи, – заявил круглолицый крепыш. – Надо действовать!
– Рафаэль уже попытался действовать, – сказал Сотеро. – Ты тоже хочешь, Рохас?
Рохас опустил голову, и взгляд его упал на темное пятно, которое все сильнее просвечивало сквозь песок. Он хотел возразить, но его опередил худой долговязый сосед.
– Мы работаем от зари до зари, а наши дети ложатся спать голодными! Пора кончать с такой жизнью!
– Верно, Хилларио!
– Хватит! Натерпелись!
– Пора кончать!
– Я согласен с вами, – сказал Сотеро. – Но как мы можем с этим покончить?
Лавочник Сотеро привык, что его слово оказывается решающим, о чем бы ни заходил разговор. Когда-то в его каменном доме жил староста, а в доме напротив – местный священник. И в те давние времена решающее слово было за ними. Но староста умер, а нового никто не назначил. Умер и священник, но место так и осталось свободным. Два-три раза в месяц приезжал священник из соседнего селения, несколько раз в году заглядывал в деревню какой-нибудь чиновник от губернатора. Но дорога через горы становилась все опаснее, и крестьяне постепенно привыкли обходиться без властей.
Они работали на общинной земле, урожай делили по количеству ртов в семье, а Сотеро время от времени возил на ближайший рынок то, что они могли продать. Крестьяне были признательны ему за это, потому что никто из них не мог оторваться от своего хозяйства даже на день, а вылазка на рынок отняла бы не день, а неделю. Иногда Сотеро на своих мулах добирался даже до города и при удачной торговле возвращался оттуда с тканями, инструментами и другими товарами.
Сотеро был для крестьян единственным источником городских новостей, которые потом целый месяц обсуждались каждый вечер в его лавке за кружечкой пульке. Он знал, что творилось в городе, он видел мир за пределами долины. Неудивительно, что последнее слово в споре должно было оставаться за ним.