Великолепная семерка

Питерс Джефф

– Может, выстрелить по тем кустам? Винчестер достанет до них? – Рохас приложился к винтовке.

– Ты уж лучше говори, – сказал я, опуская его ствол книзу. – Стрелять не надо. Пусть он сам себя проявит, если он там.

– И долго нам ждать?

– Солнце начало опускаться, – сказал я. – Через пару часов оно будет у нас за спиной. И начнет просвечивать сквозь деревья и кусты. В косых лучах любое движение в лесу становится более заметным. Отблески, тень, понимаешь? Они же не каменные, им надо будет уходить в лагерь. И мы их увидим. Надо только подождать немного. Война вообще на три четверти состоит из ожидания.

– Это я понимаю, – сказал Рохас. – Ты воевал?

– Трудно сказать. Воевал мой дед, воевал отец. Мне довелось только немного поохотиться. И на меня охотились. Трудно назвать это войной.

– А с кем воевали твои родичи? – спросил Рохас. – С мексиканцами, наверно?

– Никогда, – отрезал я. – Мы воевали против юнионистов [9] . Слышал что-нибудь про нашу Конфедерацию? [10] Про Гражданскую войну? Даже о Реконструкции [11] ничего не слышал? Ладно, и хорошо, что не слышал. Надеюсь, ты в своей Мексике никогда не узнаешь, что такое гражданская война.

9

Юнионисты – войска северян в Гражданской войне 1861—1865 гг.

10

Конфедерация – объединение южных штатов.

11

Реконструкция – реформы северян в южных штатах после войны.

– А за что вы воевали? – не отставал Рохас. – Они хотели отнять вашу землю? Или забирали ваш урожай?

– Они хотели, чтобы мы жили так, как им хотелось. А мы хотели жить по-своему, – сказал я. – Да кто они такие, чтобы нас учить? Мы выращиваем табак, хлеб, хлопок, разводим скот. А они? Они выращивают доллары. Купи-продай, да проценты с долгов, вот и все, на что способны эти северяне. Да мы никогда не станем жить по их законам, Рохас, никогда.

– То есть вы воевали просто за свободу?

– Ну да, – сказал я, слегка обалдев от его сообразительности. – Можно и так сказать. Просто за свободу.

– И кто победил?

– Трудно сказать. Война-то еще не закончилась. Наверно, и не закончится никогда. Но… Пока счет в их пользу, Рохас, – пришлось признаться мне.

– Их солдаты были лучше, чем ваши?

– Нет, судя по рассказам отца. Не в солдатах дело. Как бы тебе объяснить? Ну, например, пока наши солдаты бились на фронте с их солдатами, они послали свою кавалерию в наши тылы, в Джорджию, где не было солдат, и кавалеристы генерала Шермана жгли наши дома, вытаптывали поля, ломали мосты. Как тут сравнишь, чьи солдаты лучше? Потом они ушли, оставив неграм оружие, и те уже сами начали доламывать то, что осталось после Шермана.

– Этот Шерман прямо как наш Кальвера.

– Примерно так, – усмехнулся я. – После войны эти негры еще много крови попортили и Шерману, и всем остальным. Дать-то оружие легко, а вот забрать…

– После войны? Значит, Шерман победил?

– Я же говорю, пока счет в их пользу. Они богатые, а мы бедные. А доллар – сильная штука. Они все покупают. Все. Вопрос цены.

– Почему тогда они не купят тебя?

– Пытались. Не получилось, – сказал я. – Нельзя купить дикого зверя, понимаешь? Нельзя купить лес, реку, небо. Вот мои братья шайены это понимают лучше всех этих северных мудрецов.

До нас донесся далекий хлопок револьверного выстрела. Лежа на земле, трудно определить направление звука, но мне показалось, что стреляли на том фланге, где сейчас должны были находиться Крис с Бриком.

Мы сидели между двух сросшихся кустов. Рохас в своей белой рубахе был прикрыт высоким валуном. Я перевернул шейный платок и поднял его до переносицы, чтобы лицо не маячило белым пятном среди веток и листьев. Моя ладонь плотно прижималась к земле. Если кто-то побежит, я почувствую его шаги. Что-то говорило мне, что это будут шаги Криса. На пару с Бриком они не дадут убежать этим троим стрелкам. Нет, вношу поправку, уже двоим. По крайней мере, судя по выстрелу, один из них свое отбегал.

Рохас молчал, нервно поглаживая свой винчестер. Я заметил, что на ложе остаются темные мокрые следы от его ладоней. Он перехватил мой взгляд и смущенно спросил:

– У тебя перед боем руки потеют?

– У всех потеют, – ответил я шепотом и приложил палец к губам.

– А я думал, что заболел, – прошептал Рохас в ответ. – В горле пересохло, а руки мокрые.

– Все нормально, – сказал я. – Давай помолчим. Слушай и молчи.

– Нет, не все нормально, – сказал он, будто не слыша меня. – Если у человека сухо во рту, значит, он боится. Это страх, Винн. Мне просто страшно, и все.

– Всем страшно, – сказал я, чтобы успокоить его. – Только трусы не знают страха…

Мне очень не нравилось, что он напряженно смотрит в одну точку, и эта точка была где-то у него внутри. Мне бы хотелось сейчас иметь зрячего напарника. Я говорил тихо, но убедительно, и взгляд его постепенно становился более осмысленным.

Неужели это выстрел так на него подействовал? Наверно, сегодня бедняге Рохасу пришлось пережить слишком много. А день еще не кончился…

– Только трусы не знают страха, – сказал я ему. – Потому что убегают от него, только почуяв его запах. А нормальный человек идет навстречу страху, перешагивает через него, отталкивает его. И делает свое дело, пусть даже страх держит его по рукам и ногам. Человек сильнее своего страха. Иначе воевать было бы слишком легко. Показал нож, и враги разбежались. Красота…

– Не надо меня успокаивать, – сказал Рохас, высовываясь из-за камня и оглядываясь.

– А я не успокаиваю, – сказал я. – Просто объясняю. Мне хочется, чтобы ты ни о чем не жалел. Мне показалось, твои земляки уже жалеют, что начали эту войну.

– Я не жалею, – сказал Рохас. – Знаешь, почему? Потому что я видел, как Кальвера убегает от нас. Это такое чувство… Теперь можно умирать, понимаешь?

– Не торопись.

– Ты когда-нибудь чувствовал такое?

– Очень давно, – сказал я. – Завидую тебе.

И вдруг я увидел, что прямо перед нами, шагах в тридцати, качнулись верхние ветки кустарника. Еще раз, уже ближе. И еще…

Я не успел предупредить Рохаса. Наверно, он все увидел и понял это раньше меня. Он вскочил на ноги, приложился к винчестеру и выстрелил в сторону кустов. Шагнул вперед, на ходу лязгая рычагом затвора, и выстрелил снова и снова. В кустах прозвучал стон агонии, и, с треском подламывая ветки, повалилось человеческое тело.

Я похолодел от мысли, что там мог быть кто-то из наших. А Рохас торжествующе повернулся ко мне, вздымая винтовку над головой.