Великолепные гепарды
Шрифт:
– Машина будет, – сказал мэр. – Пойдемте. Я еду в банк. Фаул, перестаньте, вы же мужчина. И соберите эти… деньги. Дать вам коньяку?
– Яду мне дайте! – заревел Фаул. – Пистолет! Адриан, можно мне дать по шее этому полковнику?
– Боюсь, он может весьма профессионально дать сдачи, – мягко сказал мэр. – И он ни в чем не виноват.
– Можно, я возьму листок? – попросил я.
– Только обязательно расписку! – горько захохотал Фаул. – Для служебных целей временно заимствован банкнот достоинством… серия… номер… Держите уж! Сейчас я понял, что деньги мусор! – Он сунул мне в карман пиджака горсть листьев, подпрыгнул на месте и сказал: – Гоп, ля-ля! Адриан, дружище, а не сойти ли
– Да никто, – сказал я. – Не мой стиль. Когда меня бьют по левой, я бью тому по правой…
– Вот и ударьте. Санкционируйте операцию. Мы вам поставим памятник. Я абсолютно серьезно. Проведем подписку, я первый отдам последнюю рубашку. Хотите увековечиться в облике рыцаря, поражающего дракона?
– Мирская суета, – сказал я. – Господин мэр, у меня к вам еще одна просьба. Поставьте полицейский пост у Льва. Право же, не помешает…
– Действительно. Сейчас распоряжусь.
– И последний вопрос. Во время катастроф и прочих чудес были… пострадавшие физически?
– Ни одного, – сказал мэр. – Моральных травм – тех предостаточно. Нервный шок, истерики, инфаркты, неврозы. Несколько человек в психиатрической клинике. Пожалуй, только случай с Тампом можно подвести под категорию «пострадавших физически».
– Ты забыл еще про этого алкоголика, про Некера, сказал Фаул. – Который до самоубийства допился.
– Молчать! – сказал я. – Не трогайте Некера, вы, финансист!
– Ах, во-от оно что, – сказал Фаул.
– Простите, у меня тоже есть нервы, – сказал я. – Он был моим учителем, понятно вам? Он столкнулся с какой-то фантасмагорической дилеммой, которую не смог разрешить. Так что МСБ ничуть не легче, не нужно никому бить морды… Многоуважаемые олдермены, разрешите вам задать последний вопрос? Что вас больше беспокоит – сама Тайна или нарушенное процветание вашего города?
– Можете думать о нас как угодно, – сказал мэр, – но нас заботит в первую очередь город – мы за него в ответе. А Тайна… Да черт с ней, честно говоря.
– Логично, – сказал я. – Поедемте?
Мы с мэром помогли советнику Фаулу собрать в портфель казенные деньги и втроем вышли из кабинета. В вычислительный центр меня отвез детектив полковника Артана.
В здании было пусто, неуютно и чисто" и никаких следов разрушения, о чем я тут же сказал своему спутнику. Компьютеры выглядели невредимыми и готовыми к работе.
– Смотрите, – сказал детектив.
Он взял из угла стул, размахнулся и запустил им в самый большой и красивый компьютер. Я невольно напрягся в ожидании мерзкого стеклянного хруста и дребезга.
Стул пролетел сквозь компьютер, словно он был сделан из тумана, и с грохотом ударился о стену. Компьютер осел и рассыпался тучей невесомого коричневого пепла, и сейчас же, словно по команде, в зале взвихрилась пыль – рушились остальные компьютеры, рассыпались прахом. Через несколько секунд остались одни голые стены.
– Поедем на завод авиадвигателей? – предложил детектив. – Там еще интереснее…
– Черт с ним, с заводом, – сказал я. – Везите меня в гостиницу «Нептун». Там сейчас встреча киноактеров со зрителями.
На его лице изобразилось, что он прекрасно все понимает, – уж если полковник МСБ идет на это мероприятие, то уж наверняка не глазеть на актеров, подобно простым зевакам, а преследует таинственные цели тайной войны. Я не стал ему, разумеется, объяснять, что цели у меня чисто личные. Увидеть Сильвию. Потому что я живой человек, умею рвать решительно, но не могу отучиться тосковать. Потому что я скучаю по ней. Чертовски.
Все началось в Канаде, когда мы вели боевиков, выдававших себя за киногруппу из Кейптауна, в каковом качестве они успели познакомиться со множеством порядочных людей, не подозревавших, с кем имеют дело. Когда события волею судьбы оказались пришпорены, и мы повязали всю банду в кемпинге, в улове нашем оказались и несколько этих самых порядочных людей, которых пришлось на всякий случай деликатно проверить. Сильвия Экнотер в том числе. Я прочитал ей серьезную нотацию о вреде безалаберной доверчивости и шапочных знакомств. Как ни странно, она оказалась не только красивой, но и умной и на меня не рассердилась. И все началось. У меня были две недели внеочередного отпуска, я поглупел настолько, что стал похож на нормального человека, стало закручиваться что-то совсем серьезное, и я спасовал. Струсил. Заколебался. Задумался. (Нужное подчеркнуть.) Решил, что засекреченный контрразведчик, который в любой момент может угодить на Доску павших героев (есть такая в штаб-квартире, золотом по черному мрамору, среди своих именуется с цинизмом людей, имеющих на это право, «досточкой»), просто-напросто не годится в мужья молодой талантливой киноактрисе – не жизнь ее ждет, а сущий ад, если честно. Тут как нельзя более кстати форсировали операцию «Чарли», всю группу сорвали с отпусков, и я второпях, на приступочке прилетевшего за мной военного вертолета, написал Сильвии короткое письмо, где попытался объяснить все неудобства, ожидающие жену офицера МСБ, и просил, если она хочет, считать себя свободной. Два месяца назад сие произошло. И с тех пор, как мне передавали, она звонила раз десять, а я хожу смотреть ее фильмы. И старался забыть, что она здесь, что за главную роль в экранизации догардовской «Звездной дороги» ей вручили какого-то золотого зверя из числа той экзотической живности, какую раздают на кинофестивалях.
– Я вас приветствую, мой исчезающий друг, – раздался женский голос, и я поднял голову. И сказал:
– Здравствуй, Сильвия.
С ней был какой-то смутно знакомый, невыносимо киногеничный тип с фестивальным значком на лацкане.
– Познакомьтесь, это мой друг, – сказала ему Сильвия. Моей фамилии она не назвала – прекрасно знала, что у меня их больше, чем положено иметь нормальному человеку.
– Адам Гарт, журналист, – сказал я.
– Очень приятно, Руперт Берк. Ну да, конечно. Из звезд.
Она очень выразительно посмотрела на этого своего Берка, и Берк сговорчиво пробормотал, что ему пора, у него, собственно, деловое свидание, и он, с нашего позволения, нас покинет. И покинул.
– Нечего так на меня смотреть, – сказала Сильвия. – Ничего у меня с ним нет. Ни с кем ничего нет. Тебя жду, как дура. А ты, Голем, свинья изрядная – писать женщине, которая тебя любит и которую ты любишь, такие идиотские письма. А еще полковник. И таких дураков еще именуют великолепными гепардами. Гепард – такой добрый и милый зверь…
Она стоит передо мной, тоненькая, красивая, черные волосы рассыпались по плечам, на шее ожерелье из марсианских камешков, подарок астронавтов с «Синдбада». И я понимаю, что я в самом деле дурак и свинья, что никуда не деться мне – вернее, притворяюсь, что понял это только сейчас, а не два месяца назад…
– Ты занят?
– Не особенно, – сказал я. – Точнее, пока что абсолютно свободен. Как ветер. Как три ветра…
– Тогда пошли, – сказала она. – Поплачешься. Вижу я тебя насквозь, опять тебе плохо… У нее есть золотое качество – умеет молча сопереживать…