Великолепный обмен: история мировой торговли
Шрифт:
После принятия «Тарифа мерзостей» в 1828 году законодательный орган Южной Каролины попросил у вице-президента Кэлхуна, самого лучшего консультанта Юга, совета, как штат может аннулировать этот акт. Он дал совет, но тайно. В течение четырех лет Юг прилагал все усилия к снижению налогов.
Эндрю Джексон, рожденный в Южной Каролине и воспитанный в Теннесси, вступил на пост президента в 1829 году с намерением успокоить гнев рабовладельцев и свободных торговцев Юга. Но он также хотел выплатить национальный долг, а это требовало сохранения пошлин. Балансируя между двумя этими конфликтующими целями, он поддерживал единство нации, придерживаясь «среднего и справедливого курса»: умеренного тарифа 1832 года. {569}Помогал Джексону восьмидесятилетний Джеймс Мэдисон, который предостерегал
Акт 1832 года лишь слегка снижал пошлины на некоторые товары. Джексон подумал, что эти уступки умиротворят Юг, но этого не произошло, поскольку акт сохранил тарифы на импортный текстиль, особенно на негритянскую одежду, в размере примерно 50%. {570} 24 ноября 1832 года конвент штата Южная Каролина воззвал к тайной законной стратегии Кэлхуна, чтобы провести «Указ об аннулировании», который объявлял тарифы как 1828, так и 1832 годов незаконными в пределах своих границ. К концу года Кэлхун вышел в отставку, вернулся домой и был избран сенатором. Джексон быстро отреагировал, сначала словами (объявив Южную Каролину «штатом безумия»), а затем послав морской корпус в Чарльстон, и даже угрожал арестовать губернатора Виргинии, если тот сглупит и воспрепятствует федеральным силам добраться до Южной Каролины. {571} , [81]
81
He в первый раз Южная Каролина аннулировала федеральный закон. В 1822 году штат принял законопроект об аресте всех черных матросов, прибывающих в его порты, что было прямым нарушением федерального закона и договорных обязательств с Англией. Федеральное правительство, не желая конфронтации, закрыло глаза на применение этого закона, дав таким образом Южной Каролине de facto право на аннулирование. См. Free- hling. P. 254.
К тому времени Джексон кипел праведным гневом в адрес южан и, видимо, жаждал военного столкновения. Но протекционист Генри Клэй, «Великий Соглашатель», спас президента от него самого. Клэй понял две вещи: во-первых, только дальнейшее сокращение пошлин на импорт помешает Южной Каролине аннулировать предыдущие тарифные акты и приблизить развязку; во-вторых, Джексон хочет, чтобы власти поставили на колени этот все более радикальный штат. {572}
Клэй добился обеих целей и поэтому отсрочил на четверть века Гражданскую войну. 1 марта 1833 года конгресс принял «Тариф компромиссов», согласно которому пошлины медленно снижались в течение нескольких последующих лет. Он отколол неистовую Южную Каролину, с ее преобладанием рабского населения и призывами к аннулированию, от остального Юга. В тот же день был принят и «Билль о применении силы», который давал президенту полномочия на любые действия для сбора пошлины и поддержания Союза. Побежденному Кэлхуну не оставалось ничего иного, кроме как отступить, и 3 марта он под ледяным дождем в открытой почтовой телеге поспешил в Южную Каролину, чтобы помешать конвенту штата принять декрет о аннулировании.
Восемь дней спустя конвент, убежденный Кэлхуном в том, что «Тариф компромиссов» лишил их поддержки других южных штатов, согласился. Он аннулировал «Билль о применении силы», но это был пустой жест: принятие «Тарифа компромиссов» означало, что нет нужды прибегать к «Биллю о применении силы».
Благодаря искусному политическому маневру Джексона и Клэя Южная Каролина осталась один на один с федеральным правительством в борьбе за аннулирование тарифных актов. По правде говоря, Кэлхун все еще верил в Союз, даже несмотря на то, что многие его земляки эту веру потеряли. Он видел в аннулировании способ ослабить раскол и сохранить свой родной штат в национальной системе, где он действительно оставался еще одно поколение. {573}
Через 20 лет, в 1856 году, скудные свидетельства аболициониста
Когда Южная Каролина снова инициировала конфликт в 1861 году, сторонники отделения получили большинство голосов по всему Югу и Север не был столь терпеливым, как раньше. В соответствии с мифологией Конфедерации, виргинский унионист полковник Джон Болдуин предложил Линкольну условия отсрочки отделения штата в обмен на эвакуацию форта Самтер. Говорят, Линкольн ответил: «Что же станет с моим тарифом?» {575}
К 1861 году баланс экономических сил и военного потенциала сдвинулся в пользу Севера. Если бы Джексон, Клэй и Мэдисон действовали менее мудро, противодействие тарифам 1830-х и последующий кризис могли бы окончиться поражением Союза.
Корни недовольства южан, разумеется, выходят далеко за рамки тарифной политики. В 1833-м умеренные в Конгрессе обвинили приверженцев аннулирования, стоящих за права штата и сохранение рабовладения, в использовании тарифных актов в качестве удобного оправдания расколу Союза. {576}Кэлхун признал это. Обращаясь к другу с севера, он пояснил: «Тариф — это повод, а не истинная причина бедственного положения дел». {577}Тем не менее нет никаких сомнений в значении расхождений между фритредерами и протекционистами для начала Гражданской войны. После выборов Линкольна редакция издания с говорящим названием «Натчезский фритредер» написала:
До 4 марта, дня инаугурации, веление времени состоит в формировании Южной Конфедерации и установлении принципов свободной торговли. Затем Север, распростертый во прахе, осознает со всей остротой, что за жемчужину они потеряли навеки. Югу не нужна таможня, он достигнет процветания единственно благодаря свободной торговле. {578}
В 1861 году отделение и война потребовали от Севера средств на финансирование армии, а позже — и на пенсии, и на Реконструкцию. Все это требовало миллиардных пошлин на ввоз. Союз, уже убежденный в оппозиции Юга, был готов возвести один из самых высоких тарифных барьеров в мире. Больше полувека после Гражданской войны этот выдающийся барьер защищал американскую индустрию от британского соперничества.
Насколько дебаты о протекционизме перетряхнули Соединенные Штаты и Европу в начале XIX века, настолько же эта тема прозвучала и в грандиозном падении цен на перевозку. После 1830 года дешевый фрахт создал совершенно новый глобальный рынок для самого важного оптового товара — зерна.
Историк-экономист Поль Берош подсчитал, что в 1830 году пшеницу в Европе продавали в среднем за 95 долларов за тонну, а цена на перевозку одной тонны за 1000 миль составляла 4,62 доллара чрез океан, 28 долларов по реке или каналу и 174 доллара по суше. (Цены указаны в долларах 2007 года.) Богатые новые земли Америки могли производить зерно, грубо говоря, в два раза дешевле, чем в Европе — за 47,50 долларов за тонну. Однако, если принять во внимание цены на транспортировку, хранение и страховку, точка самоокупаемости учитывала бы не более нескольких десятков миль по суше от американских портов. {579}
Эти цифры показывают, что в середине XIX века цены на транспорт были такими высокими, что зерно и другой сыпучий товар из Америки не могли соперничать с Европой. Другими словами, цены на наземные перевозки были столь высоки, что взимаемые за товары пошлины не имели значения.
Ни Миссисипи, ни Великие озера не обладали достаточно дешевой или эффективной системой транспортных путей. Решением проблемы мог стать канал Эри, длиной 364 мили, который прорезал неосвоенные леса к югу от Ниагарского водопада к реке Гудзон в Олбани, пересекая по пути возвышенность в несколько сот футов.