Велосипед

Я работаю в Институте времени. Выбить командировку у нас – дело непростое. Шеф всю душу вымотает, прежде чем выяснит, зачем тебе понадобилось в такой-то век и такую страну: может, просто поразвлечься в садах Семирамиды или Версаля или потолкаться по улочкам древних Афин, протиснуться в переполненный Колизей, а то, как придумал у нас один умник, переодеться моряком и прыгнуть на палубу небезызвестной «Санта-Марии», чтобы полюбоваться, видите ли, на Христофора Колумба, после чего великий мореплаватель никак не мог толком добиться,

Нет, у меня был серьезный, вполне научный повод для командировки, и я был уверен: директор мне не откажет.

Дело в том, что, изучая старинные хроники и кинохроники, роясь в пыльных, пропахших мышами архивах, изучая полуистлевшие подшивки газетных и платежных ведомостей, изучая протоколы одного высокоученого заседания, речь о котором ниже, я открыл… Не поверите!

И все-таки… По разным отрывочным сведениям и глухим намекам можно было, кажется, понять, что велосипед, дивная машина, которой пользуются почти сплошь все мои современники, был открыт еще в седой древности, но благодаря царствовавшим невежеству и волоките при оформлении изобретений это полезнейшее для человечества приспособление пришлось заново изобретать в конце XVIII века.

Конечно, шеф тут же дал командировку в нужную местность и нужный век. Более того, он разрешил мне взять с собой в глубокое прошлое компактный аппарат видеозаписи, вмонтированный в браслет, который я и надел на левую руку. В правое ухо вдел серьгу – закамуфлированный микрофон.

– Если вам посчастливится отыскать в толще веков этот позорный для человечества эпизод, зафиксируйте его на видеонить, – сказал мне директор на прощание. – И пусть он послужит уроком для других в наше просвещенное время!

…Я нажал на тормоза и вышел из хронопеда, судя по точке, вспыхнувшей на карте, где-то на окраине древнего города, от которого в мое время остались одни развалины. На оживленных улицах суетился народ, у каждого были дела. Понятно, никто не обращал на меня внимания: одет я был соответственно эпохе. На этот раз, однако, меня не интересовал ни знаменитый театр, которым прославился этот город, ни рынок, ни суд.

Бродя по улицам, я искал его, ЕГО – изобретателя. Ведь именно этот день был назван в старинном протоколе. Значит, он должен быть где-то здесь, в уличной толчее. И, представьте себе, я не ошибся: мне неслыханно повезло. Из-за ближайшего угла передо мною появилась фигура юноши с громоздким грузом на плечах.

Сердце мое учащенно забилось: в заботливо обмотанной чем-то ноше угадывались два восхитительных круга, которые могли означать только одно велосипедные колеса.

Я следовал за юношей, стараясь не терять его из виду. Дальнейшие события зафиксированы на видеонити, которую я представил шефу в качестве отчета о командировке.

…К покосившейся избушке, сложенной из замшелых валунов, выстроилась длинная очередь. Я сразу понял – это изобретатели. В руках у них разнокалиберные свертки, в которых я разглядел все – от наручных солнечных часов до, само собой, перпетуум мобиле.

Над избой я крупным планом заснял вывеску: ЗИПУН. Да, это именно то, что мне нужно. Из древних хроник и протоколов я знал, что ЗИПУН означает Знаменитый Институт Превосходных Усовершенствованных Новинок.

Комиссия, заседающая здесь, должна отделить зерна от плевел, нужные людям изобретения от чепухи и бессмыслицы, которыми, увы, нередко грешат изобретатели.

Юноша скромно пристроился в хвосте очереди, так и не опустив свою драгоценную ношу на землю. Я ходил вокруг, поглаживая левой рукой накладную бороду. Так мне удалось снять изобретателя видеобраслетом в разных ракурсах.

Очередь двигалась невыносимо медленно. Каждый проводил внутри избушки, чудилось мне, целую вечность. Временами оттуда доносились сдавленные крики и пыхтение, а один раз послышался пронзительный визг.

– Зарезали, – вздохнул кто-то из очереди.

– Кого? – испуганно спросил я.

– Не кого, а что, – поправил меня вертлявый субъект с самоходным треножником, а очередь подозрительно посмотрела на меня.

Хотелось пойти в харчевню перекусить, но я боялся пропустить то, ради чего, собственно, пронзив временной континиум, прибыл сюда.

Наконец подошла очередь моего парня. Он тяжело вздохнул, поправил груз, укутанный, как я выяснил, в козьи шкуры, и, нагнувшись, решительно толкнул приземистую дверь.

Пойти за ним я, естественно, не мог, чтобы не нарушать чистоту эксперимента. Но это не имело значения – переключить видеобраслет в режим инфравидения было делом одной секунды. Теперь я все видел на микроэкране и, конечно, слышал с помощью серьги-микрофона.

Председатель и члены комиссии восседали за длинным столом; заикаясь от смущения, молодой человек поприветствовал их, затем освободил от шкур и опустил на пол свое изобретение. Оно состояло из неуклюже, но прочно сколоченной рамы, двух тележных колес, между которыми свисала колодезная цепь, и почти новенького кожаного седла, явно снятого с лошади.

– Вот, – сказал он, – изобрел.

– А на кой это надо? – нахмурился председатель комиссии.

– Эта штука получше, чем тройка вороных! – с энтузиазмом воскликнул изобретатель. – Она может заменить и лошадь обыкновенную, и верблюда, и дромадера, и онагра, и…

– Короче! – рявкнул председатель, да так, что его было слышно даже снаружи. Старушка, принесшая механический колобок, мелко перекрестилась.

– Короче, это велосипед. Он может заменить любое четвероногое, на котором ездят верхом, – закончил молодой человек.

Члены комиссии воззрились на двухколесную диковинку, которую придерживал за руль изобретатель.

– Это как же прикажете понимать вас, голубчик? – нарушил тягостную паузу сидящий рядом с председателем комиссии старичок, смахивающий на вяленую воблу. – Как гласит известный закон, конь и о четырех ногах, да спотыкается. А у вашего верблюда только два колеса. И потому любой, кто залезет на него, тут же свалится наземь.

Члены комиссии удовлетворенно закивали, соглашаясь с хорошо аргументированной речью старичка, а златокудрая зипунка с прической «конский хвост» что-то занесла в протокол.