"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Британские и голландские власти в то время привечали там евреев, на севере Бразилии, — ответил Джон. "Сам понимаешь, нам надо было закрепиться на континенте, а не только на островах. У них там были плантации сахарного тростника, и до сих пор есть. Но вы-то — не в Суринам плывете, а в Нью-Йорк, — удивился Джон.
— Думаю, — Иосиф стал разливать кофе, — не остались они в этом Суринаме, на север перебрались. Так что мы их найдем, — он рассмеялся: "Ешьте печенье, это по нашему семейному рецепту, имбирное".
— Стучит кто-то, — Эстер поднялась, — уж не Джованни ли?
Она прошла в переднюю, и вернулась со стопкой писем: "Гонец из порта, Джованни его сюда послал. Тут все тебе, Питер, — она перебросила юноше конверты.
Питер посмотрел на них. Взяв один в руки, он сломал печать с рисунком ворона, и надписью: "Anno Domini 1230".
Пробежав ровные строки глазами, он наклонился к Джону: "Тебе обязательно сегодня отплывать?"
— Нет, — тот покачал головой, — я могу задержаться на пару дней, если надо.
— Надо, — шепнул Питер. Потянувшись, он взял горсть печенья: "Очень вкусное".
На улице пахло мокрым, растаявшим снегом, дул слабый, соленый ветер с моря. Питер натянул перчатки. Замотав вокруг шеи шарф, оскальзываясь, он подошел к фонарю, в котором, за мутным стеклом горело несколько свечей.
— Да что случилось? — Джон порылся в карманах редингота. Набив трубку, она затянулся: "У них Шабат, а у нас — нет, можно и покурить".
Лазоревые глаза юноши блеснули холодом. "От Стивена, — он помахал листком. "Триста сорок два тюка чая сбросили в Бостонскую гавань, как я и говорил".
— Ты же сказал, что предусмотрел этот убыток, — удивился Джон и помрачнел: "Теперь точно — будем воевать".
Юноша коротко усмехнулся. "Передай Констанце, что я получил ее письмо, и желаю ей всяческого счастья. Хотя, конечно, она поступила недостойно, разорвав нашу помолвку, — прочитал Питер и сочно сказал: "Да какая помолвка, ей тринадцать лет было! Ох, Стивен, Стивен! — он покачал головой и продолжил: "Груз я сдал в твоей конторе в порту, и уезжаю в Портсмут — первым помощником капитана на линейный корабль "Престон". Завещание мое лежит у тебя, никаких изменений туда вносить не надо. Пожелай мне удачи, твой Стивен".
Джон тяжело вздохнул: "Кровь Ворона, что тут еще говорить…"
— У меня тоже, — заметил Питер, — кровь Ворона, однако же, я не бросаю дело, и не отправляюсь воевать с колонистами, будь они неладны". Он спрятал письмо: "Ладно, пора домой, хотя погоди, — юноша прищурился, — бежит кто-то.
— Хорошо, что я остался, — подумал Джон. Он спокойно велел тяжело дышащему Джованни: "Пусть Иосиф и Эстер собирают все, что нужно, а мы пойдем к Констанце. Ты только не волнуйся".
— Не буду, — юноша прикусил губу. Посмотрев им вслед, он постучал в дверь дома Кардозо.
Джон налил себе кофе. За окном была непроницаемая, ночная тьма. Он повертел в руках чашку. Повернувшись к Питеру, Джон увидел, как тот запечатал очередное письмо, бросив его поверх остальных. Юноша, подняв голову, указал рукой на стопку конвертов: "Кейп, Бомбей, Кантон — пусть готовятся к моему приезду. Я ведь надолго, года на два. Кстати, у нас в этом году рекордный экспорт в Кантон — тысяча тюков опиума".
Джон присел на край стола и тихонько свистнул: "Весь Китай потребляет две тысячи тюков в год, я помню, ты мне говорил. Будешь увеличивать оборот?"
— Разумеется, опиум — это золотое дно, — Питер захлопнул крышку чернильницы и зорко взглянул на Джона: "Кейп должен быть нашим, Ост-Индская компания и так тратит слишком много денег на стоянках там. Голландцы дерут втридорога за пресную воду и припасы".
— Дай с одними колониями разобраться, — ответил мужчина и прислушался: "О, кажется, это Джованни".
Юноша зашел в гостиную и привалился к косяку двери, тряхнув темными кудрями. "Все хорошо, — наконец, сказал он, — Иосиф говорит, еще не скоро. Велели, чтобы я поспал, но я не могу, не могу, — он обернулся к лестнице.
— Ты сядь, — ласково велел Джон. "Или лучше иди в кабинет. Там же, наверняка, у вас работа какая-нибудь лежит. Проект воздушного шара, например. А я тебе вина налью, — он открыл бутылку и передал Джованни бокал.
Тот, пробормотав: "Спасибо", — вышел. Джон посмотрел ему вслед, и увидел, как юноша устало садится на ступеньки лестницы.
— А я ведь на год его старше был, — подумал мужчина. "Господи, да простишь ли ты меня когда-нибудь?"
Он дернул углом рта и подошел к большому, в мелких переплетах рам окну. Луна, на мгновение, вышла из облаков. Темная вода Принсенграхта заблестела, заиграла бледным, серебристым сиянием.
В огромном, уходящем ввысь, каменном зале гудело пламя камина. Джон обернулся и встал — хирург подошел к его креслу, держа на весу забрызганные кровью руки.
— С первым ребенком все хорошо, — устало сказал мужчина. "Вы видели. Девочка, крепкая и здоровая. А вот второй, — он пожал плечами, — ее светлость почти без сознания, схваток нет. Еще и ребенок лежит неправильно. Надо что-то делать, иначе мать умрет, она и так едва дышит.
— А что…, - Джон откашлялся, — что можно сделать?
— Операцию, — спокойно сказал хирург и поднял ладонь. "Вы не волнуйтесь, ее полвека, как успешно проводят. Мы дадим ее светлости опиума, и все будет хорошо".
— А если не делать? — Джон потер руками лицо. "Операцию? Если просто подождать?"
— Подождать чего? — резко спросил врач. "Пока у ребенка остановится сердце, и мы его будем вытаскивать по кускам? Или пока ваша жена не умрет? Решайте уже, наконец".
— Ей двадцать лет, — отчего-то подумал Джон. "Господи, за что, за что?"