"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— У нее были неудачные роды, — вспомнил Пьетро холодный голос императрицы. Он услышал шепот Селинской: "Нет. Дайте мне медальон, святой отец, и делайте то, что должно вам".
Женщина приняла украшение, и, закрыв глаза, кашляя, сползла вниз по койке. Пьетро увидел, как синеватые губы улыбаются. Раскрыв молитвенник, он тихо начал: "Introeat, Domine Jesu Christe, domum hanc sub nostrae humilitatis ingressu, aeterna felicitas, divina prosperitas, serena laetitia, caritas fructuosa, sanitas sempiterna…"
Из-под опущенных, бледных век женщины поползли слезы. Пьетро увидел, что она улыбается.
— Жив, — подумала Елизавета, сжимая в руке медальон, — теплый, как его дыхание. "Господи, спасибо, спасибо тебе, он жив". Женщина вспомнила ту страшную ночь в Зунде, когда она проснулась от боли в правой руке — внезапной, обжигающей. Потом она видела пустыню, — бесконечную, плоскую, каменистую, горы со снежными вершинами на горизонте, слышала завывание ветра, и шум песка. "Жив, любовь моя, — она тихо вздохнула. "Господи, полгода я его не видела, но все хорошо, все хорошо".
В низкой, темной комнате горел очаг. Он спал, измученно раскинувшись на ковре, накрывшись каким-то плащом. "Как ему идет борода, — женщина даже рассмеялась, — я и не думала". Степан внезапно приподнял голову и посмотрел на огонь.
— Я ухожу, — неслышно шепнула Селинская, — а ты, ты — будь счастлив, любимый. Нашу девочку зовут так, как меня, найди ее. Или она тебя найдет".
Она увидела, как его губы шепчут: "Ханеле", и кивнула: "Да, так. Вот и все, милый мой, вот и все. Спасибо тебе".
Медальон обжигал ее руку. Она медленно, не открывая глаз, проговорила: "Святой отец, передайте это…моей дочери. Пожалуйста".
Селинская почувствовала, как аббат наклоняется над ее лицом, и услышала его шепот: "Синьора, сейчас, в ваш смертный час — скажите, кто вы?".
— Костер, — вспомнила Селинская, — огромный, поднимающийся к небу. Испуганно ржут лошади. "Хана! Ханеле! — кричит женщина, протягивая руки, падая на траву. Ее волосы горят, горит все вокруг. Маленькая девочка, вырываясь из чьих-то сильных рук, плачет: "Мама! Мамочка!"
— Все, — слышит она холодный голос, — подумают, что был пожар. Трогаем, до рассвета мы должны миновать перевал.
Пахнет дымом, и горелым мясом. Девочка, обернувшись, застыв, видит, как ползет вслед за всадниками умирающая женщина.
— Нет! — она пытается спрыгнуть, кусает чью-то руку, рыдая, а потом приходит тьма.
— Надо сказать, — подумала женщина. "Иначе нельзя, там они все, ждут меня. Отец, мать, братья и сестры. Там лес, там поют птицы, и над горами восходит солнце. Надо сказать".
— Шма Исраэль, — разомкнулись ее губы, — и священник, отпрянув, пробормотал: "Pater noster, qui es in caelis: sanctificetur Nomen Tuum…"
— Адонай Элохейну, — упрямо шепнула Селинская и Пьетро, увидев резкие складки по углам ее рта, — замолчал.
— Адонай Эхад, — выдохнула женщина и затихла, выпрямившись, наконец, подняв веки. Мертвые, серые глаза смотрели на влажный потолок камеры. Пьетро, взглянув на зажатый в руке медальон, перекрестился.
Он вышел из лодки и прислонился к холодному граниту набережной. "Тут я ее хоронить не буду, еще чего не хватало, — вспомнил Пьетро злой голос коменданта крепости, — отвезем на свалку и там зароем. Всего хорошего, святой отец".
Аббат вздохнул. Поднявшись по ступеням, он разжал ладонь. Медальон поблескивал в лунном свете. "Выбросить в реку и все, — сжал он зубы. "Одно движение, — и никто ничего не узнает".
Пьетро занес руку над перилами, и почувствовал сильный порыв западного ветра. Сутана заполоскалась. Он, поскользнувшись, выпустив медальон, упал.
— Позвольте, святой отец, — услышал он голос сзади. Высокий, мощный рыжеволосый мужчина, помог ему подняться. Улыбнувшись, он добавил по-французски: "Ужасная погода. Вы что-то обронили".
Мужчина — в потрепанном, старом сюртуке, — наклонился, и, подняв медальон, застыл.
— Не может быть, — подумал Федор. "Да где это он? Ну, хоть жив, жив, слава Богу. Господи, а повзрослел-то как — лет на десять. Нет, не повзрослел, а постарел. Степа, Степушка, ну что ты, — он увидел усталые, серые глаза брата. "Плакал, — понял Федор. "Мальчик мой, я тебя найду — обещаю".
— Это ваше, — наконец, сказал мужчина. Пьетро, приняв медальон, кивнул: "Спасибо".
— Не стоит благодарности, — коротко, рассеянно ответил тот. Аббат подумал: "А он на меня похож, только глаза голубые. Ну и повыше, конечно".
Мужчина прошел под аркой дворца, и, свернув на набережную Невы, исчез. Пьетро повертел в руках медальон. Вздохнув, он постучал в незаметную дверь.
Императрица лежала, подперев рукой кудрявую, с еще уложенными в прическу волосами, голову. Пьетро разделся. Устроившись рядом, он заглянул ей через плечо. "Бомарше, — улыбнулся Пьетро, и провел губами по нежной коже.
Екатерина отложила брошюру и, повернувшись, пристально поглядела на него: "Ну что?"
— Ее зароют на окраине, на свалке, — Пьетро потянулся и поцеловал выступающую косточку на ключице. "Она ничего не сказала, Катарина".
Женщина сочно выругалась по-немецки: "Проклятая упрямица! Пьетро, — она посмотрела в прозрачные, зеленоватые глаза, — окажи мне услугу".
— Все, что угодно, — он опустил руку. Екатерина, закусив губу, рассмеялась: "И это тоже, но сначала, — она помедлила, — следующим летом — увези ее отродье куда-нибудь подальше. В строгий католический монастырь, например. Я не хочу, чтобы эта девчонка болталась в России, даже в дальней обители".
— Ты могла бы просто задушить ее, — усмехнулся аббат и осекся — Екатерина отстранилась. Императрица едяным голосом ответила: "Обо мне можно услышать все, что угодно, Пьетро, но я не убиваю невинных детей. Даже ее, — она махнула головой в сторону Невы, — убила не я, а чахотка, и паралич".