"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Оказавшись в закрытом со всех сторон паланкине, устланном шелками, Изабелла почувствовала, как его поднимают вверх. Она откинула покрывало и ахнула: "Книги! Чистая бумага!"
Девушка повертела в руках GrammaticaArabica. Пробормотав: "Ну, это потом", раскрыв французский перевод Корана, она погрузилась в чтение. Высокие ворота распахнулись. Маленький караван двинулся к дороге, что вела из Рабата на юг.
Степан поднял веки. Едва слышно застонав, он спросил по-французски: "Где я?". В низкой, подвальной комнате, без окон, — горел очаг, и было невыносимо жарко. Он стер левой рукой пот со лба и попытался поднять правую руку — она сразу же упала. "Я свалился с лошади и полз…, - вспомнил мужчина. "Господи, тут столько улиц, тупиков и закоулков, что я и не помню — куда. Да и темно было, самая ночь. А тут почти как в бане, только жар сухой".
Незаметная дверь отворилась. Седобородый, легкий старик в тюрбане, со свечой в руках, проскользнул в комнату и спросил что-то у Степана.
— Тот же язык, на котором этот Мустафа говорил, на корабле, — вспомнил мужчина. "И как теперь с ними объясняться? Арабского-то я не знаю, и этого — тоже".
Он помотал головой. Старик, вздохнув, присев рядом, с трудом подбирая французские слова, сказал: "Плохая рука. Очень плохая".
Степан взял у него свечу и заставил себя посмотреть на рану. Края воспалились, и он поморщился: "Кисть совсем не двигается".
— Кость, — старик рубанул рукой по воздуху. "Не спасти". Черные, быстрые глаза взглянули на Степана. Мужчина вздохнул: "Жарко-то жарко, только это еще и я — весь горю. Ну, так тому и быть".
Он нащупал левой рукой эфес клинка, что лежал рядом с ним, и спросил: "Как?".
Старик подпер подбородок худой, сильной рукой и ласково улыбнулся: "Будешь спать. Долго. Я тебя вылечу".
— А что тут? — спросил Степан, указывая на потолок.
— Печь, — старик, наклонившись, взяв пальцы Степана — положил их на медальон. "Какой он прохладный, — пронеслось в голове у мужчины.
— Вот так, — сказал врач, поднимаясь. Помявшись на пороге, он добавил: "Потом человек расскажет, — старик кивнул на медальон, — об этом. Когда ты отдохнешь. Я все принесу". Он вышел. Степан, перекрестившись, взглянул на распухшие, пылающие жаром пальцы на правой руке. "Чертов араб, — подумал мужчина бессильно, — еще и лежать тут придется, куда я пойду, после ампутации?"
— Слоновая кость, — старик поднес к его губам медную чашку с темным, пахнущим травами настоем. "Будет новая рука. У нас хорошие мастера".
— У кого — у нас? — еще успел спросить Степан, проваливаясь в мгновенный, сладкий, тягучий сон.
— У евреев, — вздохнул старик. Погладив мужчину по небритой, поросшей золотисто-рыжей щетиной, щеке, он положил его левую руку на медальон. Длинные, сильные пальцы внезапно сомкнулись, сжав руку врача. Тот подумал: "Здоровый мальчик. И молодой совсем. Он справится, все будет хорошо".
Старик проверил пульс на левой руке. Разложив на земляном полу, чистый холст с инструментами, он стал промывать рану.
— Холодно, как холодно, — Степан вздрогнул. Он увидел низкое, туманное небо, серое море, плоские льдины, что медленно плыли по проливу. "Зунд", — вспомнил он. На датском берегу, вдали, поднимались вверх крепостные стены. Раздался пушечный залп. Женщина, что лежала ничком, уткнувшись в подушку, подняла черноволосую голову, вытирая слезы, что текли по лицу. "Еще немного, — попросил ее Степан. "Пожалуйста, любовь моя. Я вернусь, я обязательно вернусь". Красивая рука накрыла золотой медальон на шее. Она, что-то зашептав, подалась вперед.
— Не вижу, — он помотал головой. "Не вижу. Что она говорит, что?".
— Тихо, тихо, — услышал он успокаивающий голос врача. "Все. Теперь выпей это и опять спи". Степан с трудом поднял веки и посмотрел на аккуратно перевязанную руку — то, что от нее осталось. Он выпил теплого вина, — опять запахло травами, и старик вздохнул: "Смерть хуже".
— Хуже, — он попытался усмехнуться. Уже засыпая, Степан подумал: "Я должен жить. Ради Елизаветы. Пока она жива — я должен жить и спасти ее".
Степан потерял счет дням. Старик приходил, бережно ухаживая за ним, промывая обрубок какими-то настоями, меняя повязки. Как-то раз, он улыбнулся: "Теперь ешь сам, уже есть силы".
Степан поставил миску на колени, и, попробовал ароматное, нежное мясо: "Есть. Спасибо вам".
Врач все смотрел на него. Поднявшись, забрав пустую миску и флягу с вином, он коротко проговорил: "Человек".
Невысокий, плотный, бородатый молодой мужчина шагнул в комнату, обменявшись со стариком поклоном. Он опустился на ковер рядом со Степаном, и, сказал по-французски: "Меня зовут Рафаэль. Раввин Рафаэль Бердуго. Я приехал из Мекнеса, это наша бывшая столица — поговорить с вами".
— Придет человек, — вспомнил Степан слова старика, — расскажет об этом.
Раввин посмотрел на него темными, красивыми глазами: "Этим должен заниматься мой отец, однако он болеет. Мне еще нет сорока, господин, — он вопросительно посмотрел на Степана.
— Стефан, — улыбнулся тот.
— Так вот, — продолжил раввин, — до сорока лет нельзя и учить такое, но что уж теперь делать, — он пожал плечами и утвердительно добавил: "Вы не еврей".
Степан помотал головой. Рафаэль почти жалобно попросил: "Можно посмотреть? Я видел в книгах, но никогда еще…, - он не закончил и благоговейно принял серебряный медальон.
— А где вторая часть? — поднял он голову.
— У моей жены, ее похитили, — Степан закрыл глаза и увидел перед собой только непроницаемую черноту. "Правильно, — подумал он, — амулета же у меня нет. Когда он со мной — я ее вижу. И она меня, наверное, — тоже. Бедная девочка, пусть только не волнуется".
Раввин, едва дыша, коснулся кончиком мизинца пустого места на пергаменте. "Это единственное, что можно трогать, — сказал он задумчиво, наклоняясь над Степаном, застегивая цепочку на его шее. "А вам надо в Иерусалим. Не сейчас, а когда окончательно оправитесь".