"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Я к мадемуазель де Лу, — обаятельно улыбнулся Робеспьер, — я был тут в гостях, на прошлой неделе, и обещал ей принести почитать свою рукопись. Меня зовут Максимилиан Робеспьер, депутат Генеральных Штатов, из Арраса. Вот моя визитная карточка, — он протянул квадратик атласной бумаги. Дверь захлопнулась с обещанием: "Ждите".
— Из Арраса, — вздохнул Робер. Франсуа сварливо сказал: "Следующим летом они все сюда, понаедут, провинциалы. Хотя этот, — он кивнул на дверь, — видно, что в Париже пожил. В его Аррасе ему бы сюртук так не сшили. Обыскать его надо будет, не нравится мне его лицо, — Франсуа поднялся и
вразвалочку пошел в гостиную.Жанна сидела на бархатной кушетке у окна, с вышиванием в руках. Легкий ветер шевелил белокурый локон на виске. Она подобрала под себя маленькие, в домашних, сафьяновых, цвета лаванды туфлях, и шепотом считала стежки.
— Оставь, — как всегда, сказал себе Франсуа. "Брось, даже и не думай о ней. Ты кто такой? Бывший вор, убийца, а теперь — охранник. Хорошо еще, что читать и писать умеешь, а к мадемуазель Жанне депутаты ходят. Не для тебя она".
— Мадемуазель Жанна, — он откашлялся, — там к вам месье Робеспьер пришел, принес рукопись почитать, как он говорит. Звать его? — Франсуа протянул ей визитную карточку. Жанна, отложив вышивание, кивнула.
— У него глаза красивые, — подумала Жанна, когда Робеспьер склонился над ее рукой. "Как у Питера, только светлее. Как небо. Одевается он очень изысканно, сразу видно, отличный портной на него шьет".
— Мадемуазель Бенджаман отдыхает, она после спектаклей только к обеду встает, — улыбнулась Жанна. "Спасибо, месье Робеспьер, что нашли время зайти".
— Что вы, — он устроился на стуле и протянул ей несколько перевязанных бечевкой тетрадей. "Вот моя статья, о будущем государственном устройстве Франции. Я был бы очень рад, если бы вы прочли ее и высказали свое мнение, мадемуазель де Лу".
Жанна покраснела: "Но я в этом совсем не разбираюсь, месье Робеспьер".
— Мне важно знать, что вы думаете, мадемуазель де Лу, — упрямо сказал он, не отводя от нее глаз. "Важно, потому что…, - Робеспьер махнул рукой и пробормотал: "Впрочем, вам это неинтересно. Я могу надеяться? — он все смотрел на нее — просительно, умоляюще. "Что вы прочитаете?"
— Конечно, — Жанна, потянувшись, взяла с кушетки красивый, в вышитой обложке, блокнот. "Приходите в пятницу к завтраку, месье Робеспьер, — попросила она, — но, к сожалению, мадемуазель Бенджаман на три дня уезжает в Версаль, по приглашению их величеств. Вы не сможете с ней увидеться".
— Я смогу увидеться с вами, — коротко ответил Робеспьер. Поцеловав ее руку, мужчина вышел. Жанна прижала ладонь к горящей щеке: "Да что же это? Неужели я ему нравлюсь? Господи, да не может быть такого, он депутат, писатель, а я кто?". Она вздохнула. Повертев в руках вышивание, женщина ласково проговорила: "Месье Максимилиан. Красивое имя".
— Отлично, — похвалил себя Робеспьер, спускаясь по лестнице. "Пара завтраков, пара встреч в саду Тюильри — и можно приглашать мадемуазель Жанну на чашку кофе. Только с Жан-Полем надо договориться, и в комнатах прибрать, — он поморщился, вспомнив холостяцкое, пропахшее табаком запустение. "Уложить ее в постель, пусть она забеременеет, тогда мадемуазель Бенджаман выгонит ее на улицу, как блудливую кошку. Туда ей и дорога, — Робеспьер вышел на набережную Августинок и обернулся — женщина, стоя на балконе, махала ему рукой.
— Можно не улыбаться, — холодно решил он, — все равно далеко, не увидит.
Он помахал в ответ, и усмехнулся: "Выгонит, конечно. И будет лечить разбитое этой дрянью сердце. Я как раз и предложу мадемуазель Тео лучшее лекарство".
Он посмотрел на громаду дворца Тюильри на той стороне реки и твердо сказал: "Так и будет".
— Месье Марат, — юноша закрыл свой блокнот, — спасибо вам за интервью, дня через два я его пришлю на утверждение.
Констанца оглядела неуютную, с высокими, белеными потолками комнату и улыбнулась: "Я был бы вам очень благодарен, если бы вы дали мне почитать гранки той статьи, о которой вы говорили — преломление солнечного света. Читатели всегда заинтересованы в оптике, — она посмотрела на мужчину искренними, большими, темными глазами.
— Красивые у него глаза, как у той, — Марат почувствовал, что краснеет, — мадемуазель ди Амальфи.
— Они у него, наверняка, в библиотеке, — холодно подумала Констанца, дымя сигаркой. "Вот и славно, пока он будет за ними ходить, я посмотрю — что там за письма у него лежат. Он осторожен, ничего опасного не говорит. Наверняка, там, — она незаметно взглянула на стол, — все это есть.
Едва Марат вышел, девушка легко, неслышно вскочила и открыла папку испанской кожи. Наверху лежал листок бумаги. Она, бросив на него один взгляд — расплылась в улыбке. "Просит мадемуазель ди Амальфи о встрече, — хмыкнула Констанца, вернувшись в свое кресло.
— Отлично. Поводим за нос месье Марата, вотремся к нему в доверие, можно даже позволить пару поцелуев, — и мне удастся узнать о планах радикалов по свержению монархии. Газета за такой материал меня озолотит.
Марат проводил журналиста. Вернувшись в кабинет, он повертел в руках письмо. "Мадемуазель Констанца из богатой семьи, — он вспомнил роскошное платье девушки. "Родственница герцога все-таки. И она молода, не знает жизни. Ее соблазнить — легче легкого. Еще лучше — если она забеременеет. Жениться, получить приданое…, - Марат, на мгновение, закрыл глаза:
— Тогда я смогу издавать свою газету. "Друг народа", — вот как я ее назову. Наконец-то я получу свою трибуну, и революция — тоже.
Он огладил перед мутным зеркалом темные, побитые сединой, волосы и улыбнулся: "А все мои враги — станут врагами народа. В первую очередь, — он подмигнул себе, — месье Корнель".
Констанца облокотилась на деревянный прилавок тира, и вскинула пистолет: "Я отлично стреляю, месье Жан-Поль, сейчас вы в этом убедитесь".
В Булонском лесу было людно, по усыпанной мелким гравием дорожке ехали роскошные экипажи. Констанца прицелилась: "Еще не хватало, чтобы тетя Марта с Элизой меня увидели, с этим…, - она смахнула со лба прядь белокурых волос, что выбилась из высокого парика, — и выстрелила.
— У мадемуазель очень верный глаз, — одобрительно сказал хозяин тира. "Пожалуй, даже вернее, чем у месье, — ухмыльнулся он.
— Тут мы с Иосифом и стреляли, — вспомнил Марат. "Как это он мне написал: "Я не считаю революцию панацеей от всех бед, и не собираюсь в ней участвовать. Я врач, и давал клятву лечить людей, а революций без крови не бывает. Слабак, — Марат поморщился. "Тем более он в Америку уезжает, на год, а то и больше. Да и вообще, жена, дети — все это отвлекает от исполнения долга перед народом".