"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
За троном царицы краем глаза Федор заметил какое-то шевеление и невольно обратил внимание на тех, кого он обычно пропускал мимо глаз — ближних боярынь царицы. Полная Аксакова, низенькая разбитная Бутурлина, прелестное лицо его двоюродной сестры Прасковьи Воронцовой, и какая-то новенькая — тонкая, высокая, белокожая, стоит, опустив голову, и видно только ее сцепленные замком красивые пальцы, унизанные перстнями.
Как будто почувствовав что-то, женщина подняла голову и в тот же момент певчие грянули «Аллилуйя» — служба закончилась, и царь с царицею покидали собор. Боярыни сгрудились позади Анастасии, и Федор лишь увидел, как прямо и открыто посмотрела на него эта неизвестная женщина — у нее были серо-зеленые, как вода в осенней реке Москве, глаза, и золотистые длинные ресницы.
У выхода из собора он нагнал мужа Прасковьи Воронцовой стольника Михаила.
— Михайло Степанович, — положил ему руку Федор на плечо, — ну-ка погоди!
— Что такое, Федор Васильевич? — Михаил Воронцов был лет на двадцать младше Федора, и относился к нему скорее, как к дяде, чем к брату жены.
— У меня до боярыни Прасковьи дело одно есть, недосуг, да и невместно тут говорить, однако и медлить неохота — тихо сказал Федор, думая о том, что сероглазая красавица могла оказаться обрученной, а, то и мужней женой. «И тогда, — горько подумал он, — куковать тебе, Федор, стариком одному».
Ибо за весь этот год никто из боярынь и дочек боярских не приглянулся Федору. Как прошло шесть месяцев со смерти Аграфены, все сродственницы, будто сговорившись, принялись хлопотать о новой женитьбе Федора. Был он человеком богатым и весьма знатным, а через покойницу Аграфену находился в родстве с всемогущими Головиными. Сватали ему и вдов, и девиц хороших родов, показывали их в возках, или в церквях, но до сих пор никто из них не заставлял сердце Федора биться так сладко и неровно, как это было с Аграфеной.
— Вот только та, сероглазая, — подумал он и улыбнулся, непонятно чему.
— Так заезжайте к нам, Федор Васильевич, прямо сегодня, ради святой Пасхи, и Матвея с собою берите.
Четырнадцатилетняя Мария, единственная дочь Воронцовых, давно уже заливалась краской при виде своего троюродного брата.
— Матвей, Михаил Степанович, у царя будет, ты же знаешь. А вот я заеду, коли не шутишь. — Федор попрощался и широкими шагами пошел к своему возку.
Михаил Воронцов нашел глазами свою жену и, в который раз изумился свежей красоте ее лица — тридцатилетняя Прасковья за все годы их брака родила всего троих детей — двойняшек Марию и Степана, и, два года назад, «последыша», как его ласково назвали родители, Петра.
Она быстро подошла к мужу, раскачиваясь на каблуках, спрятанных под подолом парчового сарафана.
— Дядька Федор к нам приедет, — сказал муж.
— Ну и славно, — улыбнулась Прасковья. «Что ж ему в святую Пасху дома одному сидеть? Не дело это».
— Сказал, что разговор у него до тебя есть, — рассмеялся Михаил, подхватывая под уздцы выведенного оруженосцем своего коня.
— Ох, ты, Господи! — Прасковья прижала к щекам тонкие пальцы. «Не иначе приглянулся ему кто сегодня. Немудрено — народу-то сколько было. Царицу проводим до покоев, и приеду — нынче Бутурлина у нее остается».
Михаил вскочил в седло и рысью пустил коня на Рождественку, в свою городскую усадьбу.
Воронцовы всегда славились гостеприимством — боярыня Прасковья, несмотря на веселый, легкий нрав, хозяйкой была рачительной и строгой, — за грязь, леность или воровство дворню секли нещадно и отправляли в деревенские усадьбы.
Дома у Прасковьи всегда стояли ароматы свежевыпеченного хлеба и чистого белья, полы скребли с песком каждый день и слуги всегда ходили опрятными.
Обед был семейный, за столом собрались только Прасковья с мужем, старшие дети — Мария и Степан, да Федор Вельяминов.
— Дядя Федор — обратился к нему двоюродный племянник, — а правда ли что осенью опять пойдем воевать Казань?»
— Судя по всему, Степа, что да — задумчиво ответил Федор, отставляя кружку с медом. «Без Казани пути нам на восток нет, да и Пермский край получается, как отрезанный ломоть — а там земли исконно русские, их еще новгородцы завоевывали, сотни лет назад. Да и Волга Руси нужна — по ней нам торговать с Персией и Индией, а сейчас ханы Казанский и Астраханский в Каспийское море нас не пускают».
— А правда ли, дядя Федор, что в Индии все идолам поклоняются? — Мария покраснела от смущения, но договорила: «Читали мы со Степаном повесть о хождении за три моря тверского купца Афанасия Никитина, так он пишет, что в Индии сто вер, и все разные!»
Воронцовы воспитывали детей в послушании, но были одними из тех редких на Москве родителей, что одинаково ценили и сыновей, и дочерей, и учили их вместе. К тому же, Мария и Степан, родившиеся с перерывом в шесть минут друг от друга, с колыбели еще всегда были рядом, и сложно было представить их поодиночке.
— Это так, — подтвердил Федор, — однако, Маша, веру любую надо уважать, ежели человек этот праведный и достойный. Есть среди всех народов и глупцы, и люди бесчестные, да и на Руси их хватает, племянница.
Прочли благодарственную молитву и дети, поблагодарив родителей, удалились в свои горницы. Боярыня Прасковья вздохнула, подперев рукой мягкую щеку:
— Вот так думаешь, что они дети, а ведь растут. Марию уже сватают, да она все Матвея дожидается.
— Не надо ей дожидаться, — жестко сказал Федор. «У Матвея не честный брак, а девки срамные на уме, да попойки с его дружками. Хоть и стыдно мне так говорить, сестра, однако совсем он от рук отбился. И не накажешь его по-отцовски — царь Иван во всем его покрывает. А царь Иван, хоть и молод, а норовом крут — скажешь что поперек, и закончишь жизнь свою, как покойник Андрей Шуйский».
Прасковья поежилась — она помнила страшную смерть князя Шуйского, отданного на растерзание своре дворцовых псов семь лет назад.
— Ты мне лучше вот, что скажи, боярыня — Федор потянулся за кружкой с медом, и отхлебнул, пытаясь справиться с внезапно наставшей сухостью во рту, «что это у вас там за девица сероглазая? Боярышня она, али жена венчанная?
Прасковья облегченно улыбнулась и незаметно подтолкнула Михаила ногой под столом.
— Вдова она, братец, уж больше года вдовеет, с марта еще. Муж ее был боярин Тучков, Василий Иванович, из Твери. Сама-то она новгородка, да с венчания в Твери жила, а как муж погиб, так ее сродственники в Москву забрали.