"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Дмитрий поднял палец: «Нам надо построить свой военный флот, боярыня, надо выписать из Европы мастеров, в общем, — он широко улыбнулся, — работы предстоит много. А что царевна Ксения? — повернувшись, спросил он.
— Ксения Борисовна просит разрешения у вас государь, удалиться в монашескую обитель, дабы возносить там молитвы за ваше здравие и за упокой своей семьи, — тихо ответила Мэри.
«Главное, — подумала женщина, — доехать до монастыря спокойно, там уж я все устрою.
Возьму Ксению, Аннушку и доберемся до Новых Холмогор — там же есть какой-то человек от нас, поможет. Я бы и Лизу с детьми забрала, но она никуда не поедет отсюда без Феди. Ах, Федор, Федор, ну что ж ты за человек такой? Ну ладно, взрослый мужик, пусть сам решает, что делать ему дальше. А Ксению я увезу отсюда, нечего ей тут сидеть».
— В обитель, — повторил Дмитрий и сложил кончики длинных пальцев. Он посмотрел на маленькую, стройную женщину, что стояла перед ним, и чуть улыбнулся: «В обитель, Ксения, конечно, отправится, — сказал себе Дмитрий, — вот только не сейчас. Зачем рисковать? Еще украдут ее оттуда, замуж за кого-нибудь выдадут, станут потом под ее знаменами войско собирать. А так, — никто уже ее под венец не поведет. И, слава Богу».
— Вы сходите, пожалуйста, за Ксенией Борисовной, боярыня, — попросил он. Когда та, поклонившись, закрыла за собой дверь, Дмитрий щелчком пальцев позвал князя Голицына, что ждал на лестнице, и велел: «Так. Никого сюда не пускать, всем говорить, что я занят.
Шуйского и Воронцова-Вельяминова нашли?».
— Ищут, — подобострастно развел руками Голицын.
— Я не хочу, — холодно проговорил Дмитрий, — чтобы мое венчание на царство омрачалось неприятными инцидентами. Понятно? — он вздернул бровь.
Голицын покраснел и пробормотал: «Простите, государь».
— То-то же, — Дмитрий потрепал его по щеке, и, легко взбежав в палаты, закрыл на засовы все двери — кроме одной.
В окно вливался поток теплого, пахнущего лугами с того берега Москвы-реки воздуха, доносилось пение жаворонка, и Ксения вдруг подумала:
— Господи, сейчас бы у реки где-нибудь устроиться с Федей, на косогоре. В Коломенском так хорошо, цветы вокруг, пчелы летают, вода зеленая, прохладная, можно туфли скинуть и пошлепать по ней. А потом просто положить ему голову на плечо, и пусть он меня обнимает, — девушка почувствовала, что краснеет.
— Я уважаю ваше желание принять святые обеты, — мягко сказал государь, и, Ксения, не поднимая глаз, ответила: «Спасибо».
— Однако, — Дмитрий внезапно взял ее за руку, и девушка вздрогнула, — я никак не могу разрешить вам это сделать, Ксения Борисовна. Такая красота не может пропадать за монастырскими стенами.
— Государь, — она попыталась отнять руку, но Дмитрий, хлестнув ее по щеке, сказал:
«Правильно, я буду носить венец царей московских. Поэтому все, что тут есть, — он обвел рукой палаты, — мое, а что не мое, то будет моим. Как вы.
— Нет, нет, — забормотала Ксения, — нет, я прошу вас, не надо.
Она вырвалась и, встав на колени, протянув к нему руки — разрыдалась. Дмитрий посмотрел сверху на темные косы, и, наклонившись, разорвал ее простую рубашку, — так, что показался край белой, небольшой груди.
— Марья Петровна! — закричала Ксения.
Дмитрий уловил едва заметное движение, которое сделала стоявшая у двери боярыня, и, оказавшись рядом с ней, ударил ее по запястью. Мэри, так и не бросив кинжал, поморщившись от боли, проговорила: «Не трогайте Ксению Борисовну, государь».
Дмитрий усмехнулся. «У вас же, Марья Петровна, дочка тут есть, Аннушка, в палатах ваших пребывает. Я ее сейчас к нам велю привести, восемь же лет, ей, да? — государь наклонил голову и Мэри, увидев его темные, холодные глаза, — опустила кинжал.
Дмитрий протянул руку и, закрыв засов на двери, одним движением сбросил с волос Мэри бархатную кику. Белокурые косы, уложенные на затылке, распустились, упав на спину, и царь, почти нежно, сказал: «Вы же вдова, Марья Петровна, а царевна девушка невинная, не знает ничего. Так покажите ей, что делать-то надо, пусть поучится».
Мэри увидела залитое слезами лицо Ксении, и почувствовала, как сильные, длинные пальцы берут ее за подбородок. Дмитрий расстегнул пуговицы на ее рубашке, и, проведя рукой по груди, улыбнувшись, велел:
— Там, рядом с Ксенией Борисовной, вставайте, глядишь, ей, на вас смотря, и самой захочется.
Мэри ощутила, как его руки потянулись к подолу сарафана, и услышала шепот: «А кинжал я ваш себе оставлю, Марья Петровна, а то, как я вижу, за вами глаз да глаз нужен, да?».
Дмитрий заставил женщину опуститься на колени, и, ухмыльнувшись, увидев расширенные от ужаса глаза Ксении, сказал: «Смотрите, смотрите, Ксения Борисовна, скоро вы это делать будете».
Он окунул пальцы в белокурые, мягкие волосы и, взяв Ксению за темный затылок — придвинул ближе.
Мэри осторожно постучалась в дверь светелки и оглянулась на дочь, — Аннушка спокойно спала, подложив под щеку Евангелие.
Женщина чуть поморщилась от горячего воска, что капал ей на пальцы. Вокруг было тихо, и Мэри поежилась, — даже птицы, в полдень еще вившиеся вокруг куполов, улетели. С юга, из-за реки на город шла огромная, черная грозовая туча, и где-то в Замоскворечье, уже сверкала холодная, голубоватая молния.
Мэри вздохнула и решительно нажала на бронзовую, массивную ручку.
В светелке было темно, и женщина, пристроив свечу в серебряный подсвечник, присев на лавку, погладила Ксению по спине. Та лежала, подтянув колени к животу, обхватив их руками, мерно раскачиваясь из стороны в стороны.
— Больно, — простонала девушка. «Почему так больно?».
Мэри помолчала, и, не отрывая ладони от острых лопаток, ответила: «Скоро пройдет, Ксения Борисовна. Давайте-ка, я тут в вещах вашей матушки покойной порылась, хоть и в кладовую их кое-как побросали, однако же, травы я нашла, отвар сделала. Я промою, и потом тряпки положу — все легче вам будет».