Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
— Не думай, — сказал себе Петя еще раз, вытирая лицо окровавленным, разорванным рукавом рубашки.
— Нет, — сказал Джордано. «Посмотрите еще раз, синьора Констанца, внимательней. Вон она, очень яркая. Сегодня хороший вечер, ясный, ее отлично видно».
— Да, — девушка прищурилась, — теперь я поняла. Но разве это не звезда?
— Римляне, — Джордано улыбнулся, — называли ее «Веспер». Она и с утра появляется тоже, до времен Пифагора думали, что это два разных небесных тела. Но это не звезда, нет.
— А что же? — золотистые
Бруно посмотрел на багровую полосу заката над черепичными крышами и вдруг легко вздохнул: «Нет, синьора Констанца, это планета. Такая, как наша».
«А я и не знал, что можно так широко распахнуть ресницы», — про себя усмехнулся Джордано, глядя на девушку.
— Как Луна? — девушка указала на тонкий, едва заметный серпик.
— Нет, Луна — это наш спутник. Она рядом с Землей и вращается вокруг нее. Поэтому, например, на море бывают приливы и отливы, — Джордано с удивлением заметил, что Констанца краснеет. «Ну, и еще кое-что, оно тоже зависит от движения Луны», — смешливо сказал он, видя, как зарделась девушка.
— А эта планета, — он указал на горизонт, — значительно дальше от нас.
— И она тоже вращается вокруг Земли, как Солнце? — тихо спросила Констанца.
— А кто это вам сказал, что Солнце вращается вокруг Земли? — рассмеялся Джордано.
— Все знают, — она опустила голову и стала перебирать жемчужины в своем ожерелье.
— Как раз наоборот, — он стоял совсем рядом с ней и видел завитки волос над освещенным закатом, нежным ухом. «Земля, чтобы вы знали, синьора Констанца, вращается вокруг Солнца».
Рот девушки открылся, совсем по-детски, и Джордано с наслаждением поцеловал ее — прямо туда.
От нее пахло чем-то свежим и у нее были нежные, сухие губы. Белая кожа шеи уходила вниз, туда, где кружева прикрывали начало небольшой, еще девичьей груди. Джордано опустил голову и стал целовать эту грудь, чувствуя, как тяжело дышит Констанца.
Он бросил расшнурованный корсет на пол, и, отступив на шаг, полюбовавшись ей, повернул девушку к себе спиной. Внизу, под юбками, у нее уже было влажно и жарко. Ощутив его пальцы, Констанца тихо, сквозь зубы, простонала: «Еще! Еще, пожалуйста!»
— Ну, уж не знаю, — задумчиво сказал Бруно, не убирая руки. «Как-то не похоже, чтобы тебе нравилось».
— Пожалуйста! — девушка, чуть не плача, подняла юбки.
— Отличный вид, — медленно произнес Джордано. «Надо оценить, как все это снизу смотрится».
Он встал на колени, и Констанца, рыдающим голосом, проговорила: «Я больше не могу!».
— Придется потерпеть, — прервавшись на мгновение, усмехнулся мужчина. «Я еще и не делал ничего, это так, мелочи».
Слаще ее ничего на свете не было — Джордано понял это сразу. «Так бы и стоял тут», — улыбнулся он про себя, слыша стоны девушки. Она вдруг положила руки ему на голову и нежно, ласково, стала гладить его темные
Констанца вдруг оказалась совсем, раздетой — в свете зимнего вечера ее белая кожа отливала золотом, косы, шурша, упали на спину. Она опустилась на деревянный пол, и Джордано сам застонал — там, между ее губ, можно было остаться навсегда.
— Если ты это и дальше будешь делать, — шепнул он, наклонившись, взяв ее лицо в ладони, — то я за себя не отвечаю.
Он поднял Констанцу на руки и прижал к стене. Длинные локоны сбились в комок и Констанца, задыхаясь, сказала: «Хочу тебя, больше всего на свете хочу!»
— Впустишь меня сюда, сегодня в полночь, и сделаешь все, что мне надо, — велел Бруно.
Она кивнула и, уронив голову ему на плечо, закричав, еще успела спросить: «А что тебе надо?».
— Многое, — рассмеялся Джордано и, прошептав ей что-то на ухо, вздрогнул — она забилась в его руках, и обессилено выдохнула: «Хорошо!»
— Буду утром, — сказал он Джону. «Дай-ка мне воск».
Разведчик осторожно уложил в мешочек тонкие пластинки и хмуро сказал: «Необязательно там торчать до рассвета. Если хочешь, я пойду с тобой, подожду, чтобы тебе потом ночью одному не возвращаться».
— Может, ты сам все и сделаешь, а? — разъяренно сказал Джордано. «Если она для меня подняла юбки, как ты выражаешься, то и для тебя подымет. Хотя нет, ты же у нас семейный человек, тебе нельзя».
— Иди уже, — жестко проговорил разведчик. «И не задерживайся там больше, чем следует».
Джордано, выходя, так хлопнул дверью, что из-под притолоки посыпалась старая штукатурка.
Она открыла тяжелые створки сразу, едва услышав его осторожный стук, и поцеловала его еще на пороге, при свете единой свечи, что была у нее в руке.
— Подожди, — сказал ей Бруно, ненавидя себя за это. «Покажи, где у твоего мужа хранятся его личные печати. И мне нужен образец его почерка, с подписью».
Констанца кивнула, и, сжав губы, сказала: «Хорошо».
Бруно работал быстро, а Констанца стояла рядом, светя ему, и молчала. Она следила за смуглыми, ловкими пальцами, и думала: «Сейчас он все сделает, и оставит меня тут. И больше никогда не вернется, никогда. Господи, ну пусть он хоть ненадолго задержится, пожалуйста. Мне больше ничего не надо, пусть хоть ненадолго».
Он спрятал мешочек с оттисками и письмо Бонкомпаньи, взял у Констанцы свечу и поцеловал ее в набухшие слезами, огромные, голубовато-серые глаза. «Пойдем в постель», — тихо попросил Бруно.
Уже в опочивальне она вдруг остановила руки Джордано, и, сказала, глядя ему в глаза: «Ты должен знать — у меня уже был любовник. Я, — в уголке рта Констанцы залегла тонкая, жесткая морщинка, — была моложе. И глупей, — добавила она.
— Мне тогда было, — девушка помедлила, — скучно. Вот. Если ты сейчас уйдешь, — она отвернулась, — то уходи. Я пойму.