Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Шульман Нелли

— Это ничего, — ласково улыбнулась Лиза. «Ничего, матушка. Я ведь аккуратная — у меня все, как надо будет, ничего не потеряется, да и обживаюсь я на новом месте быстро, сами ведь знаете».

— Это верно, — мать обняла Лизу за плечи, и та, все еще всхлипывая, сказала: «А не говорила я — ну, потому что он ничего не знает, может, я и не по сердцу ему».

— Ну как ты можешь не по сердцу быть? — улыбнулась мать. «Он, как на Масленице в гости приезжал, то спрашивал у меня — не было ли свах еще, так я думала — это он просто

так, ну, по-семейному».

Лиза тяжело вздохнула и потерлась головой о плечо матушки. «А мама моя бы что сказала?»

— А мама твоя бы сказала — иди, доченька, куда сердце тебя ведет, — погладила ее по голове Марфа. «И батюшка покойный порадовался бы. Так что не плачь, Покровом повенчаешься».

Лиза вспыхнула вся — до начала прикрытой кружевами, молочно-белой шеи.

— Потому что лучшей жены для сына моего мне не найти, хоть весь свет обыщи, — добавила боярыня, пожимая мягкую, маленькую руку Лизы.

— Что-то хорошо кормите сегодня, — хмыкнул Матвей, увидев, как стрелец ставит на пол дымящийся горшок со щами.

— У протоиерея нашего именины, святителя Германа Константинопольского, — сухо ответил караульный, — так он велел, ради милостыни, со своей поварни вам харчей пожаловать.

— Ну, храни его Господь, — перекрестился Вельяминов.

Когда дверь закрылась, он обернулся к адмиралу: «Что там решетка?».

— Решетка там, — ответил Виллем, рассматривая свои исцарапанные руки, — к вечеру будет на полу лежать. Хорошо еще, что я высокий, тянуться не надо.

— А ты не застрянешь? — озабоченно поинтересовался Матвей, разглядывая небольшое, забранное толстыми прутьями окошко.

— Вот, сразу видно, что ты никогда не плавал, — Виллем принялся за щи. «Когда по мачтам карабкаешься, не только сила нужна, но и гибкость. Пролезу, все в порядке будет. Там, правда, — он показал на стену, — навоза лужа, прямо под окном нашим.

— Ну, тебе не впервой, — заметил Матвей, и мужчины рассмеялись — тихо.

— А у меня именины осенью только, — грустно сказал Матвей, добравшись до дна горшка, — на Матфея Евангелиста. А у тебя когда?

— Да через три дня уже, — усмехнулся Виллем, устраиваясь на соломе. «Мы же святых не признаем, сам знаешь. А так — на Гийома Желонского».

— А, это который сподвижник Шарлеманя, — вспомнил Матвей. «Про него еще эта песня написана, как ее там…

— «Алисканс», — помог Виллем.

— Именно, — обрадовался Матвей. «Мне ее покойный король Генрих читал, когда мы с ним еще в Кракове жили. Как это там, когда Гийом находит раненого Вивьена: "Plorant li baise tot sanglant la maisele, sa tenre bouce k'est douce con canele".

— Плача, целует его в окровавленную щеку, в нежный рот, сладкий, как корица, — Матвей вдруг улыбнулся и закрыл глаза, как будто что-то вспоминая.

Виллем помедлил и вдруг спросил: «Слушай, а у тебя всегда так было?».

Матвей

вздохнул: «Всегда. Я уж и не знаю — должно быть, Господь меня так любит сильно, что решил мне все дать попробовать».

— Да, — протянул Виллем и оживился: «А ведь у Марты тоже именины скоро, я, помню, она мне говорила».

— Да, на Марфу Вифанскую, сестру Лазаря, в начале лета, — улыбнулся Матвей. «Сначала у нее, а потом у батюшки нашего покойного, на Федора Стратилата.

Матвей обвел глазами сырую, грязную камеру и проговорил: «Как все сделаем, сначала в Париж поеду, понятно с кем, потом — в Венецию, а уж потом — на одном месте осядем, дома».

— Я дома четырнадцать лет не был, — мрачно отозвался Виллем, — там замок, наверное, уже в груду камней превратился. Ладно, детей у меня нет, и не будет, никому он не понадобится, — адмирал замолчал и в наступившей тишине Матвей услышал голоса заступивших на караул стрельцов.

— А ну не трогай сие, — сказал кто-то сочно, — этот пряник я из рук государыни самой получил.

— Красивая баба-то, жалко ее, прозябает тут во вдовстве, молодая ж еще, — зевнул второй.

«Ей бы деток рожать, а не в черном платке ходить».

— Да поверь мне, она тут времени не теряет, — расхохотался мужской голос. «Дьяка этого знаете, Битяговского, толстого такого?»

— Ну да, пот с него все время льется, — подтвердил еще один стрелец.

— Так она с ним живет, — рассмеялся мужчина. «Как тем летом у меня конь ускакал, я ж его по всей округе искал, ну и наткнулся на них — в лесу. Много интересного увидел, в коем месте у государыни пятнышко родимое — тоже рассказать могу».

— Матиас, ты что? — поднял голову Виллем, увидев, как побледнел Вельяминов — смертно.

— Ничего, — откашлявшись, заставил себя произнести Матвей. «Задумался».

— Могла бы и кого-нибудь лучше найти, — презрительно сплюнул на пол один из стрельцов.

«Или дьяк этот многим славен?».

— Да уж не знаю, — отозвался второй, — там такое брюхо, что будешь искать — не найдешь. А она ничего, худая только. Ну, что делать — вона, мы с вами — хоша и мужики приглядней этого дьяка, а все одно — он боярин».

— Ну, не боярским достоинством сие делают, а кое-чем другим, — сказал кто-то лениво, и стрельцы рассмеялись.

Матвей почувствовал, как сжимает пальцами рукоятку кинжала — крепко, до боли, и посмотрев на посиневшие ногти, тихо проговорил: «Вот оно, значит, как».

— Вот, — Митенька провел палочкой черту по запыленному двору, и, выпрямившись, потребовал: «Гвоздь свой покажи».

Петя с готовностью протянул большой плотницкий гвоздь. Митя задумчиво взвесил его на ладони и сказал: «Вроде такой же, как мой. На, — он протянул гвоздь, — смотри, чтобы все честно было».

— Вы только осторожней, — крикнула Василиса Волохова, что сидела на лавочке у стены кремля, с вышиванием в руках.